Книга Мир-село и его обитатели - Алексей Шепелёв

Появление и исчезновение клуба

Не помню точно, году, кажется, в 1993-м начали строить новый клуб. Это оказался настоящий роскошный колосс, единственное здание в два этажа, с огромной стеклянной витриной спортзала и даже с балконом!.. – но, как водится в России, всё же на глиняных ногах…

В то время газета «Комсомольская правда», вернее, её воронежская вкладка, проводила конкурс юных репортёров. Я послал заметку под названием «Проклятье клуба, построенного на костях священников». Там значилось, что новый клуб возведён на месте церковного кладбища, что когда экскаваторы рыли фундамент, доставали и разбивали о землю (ту самую разрытую глинищу) гробы, потом кости и части облачения валялись по всему центру села. «Не будет в этом клубе ничего хорошего!» – воскликнула бабка. И далее я живописал несообразности в работе ДК, имевшиеся уже в середине 1994 года. В итоге я оказался одним из победителей конкурса, это была моя первая публикация, которую мне показали уже на первом курсе университета. С ней я пришёл в кружок по журналистике, С. Е. Бирюков мне сказал: «В этой статье есть именно то, что делает её именно такой» (через какое-то время мне открылся смысл сей загадочной фразы). В заголовке «проклятье» было исправлено на «проклятый», что само по себе мелочь. Но Сосновке прочитали с просторечным ударением как «Проклятый клуб» (выходило некое прямо бахвальство – с моей стороны!), получил я также нагоняй за слово «бабка» («Надо было хотя бы „пенсионерка“ написать, неуч!») и т. д.

Пытаюсь вспомнить, что было на месте клуба… Да ничего – в незапамятные времена было тут у магазина что-то из вкопанных брёвен (на школьной спортплощадке такое же, чуть повыше только, «конь» называется) – лошадей привязывать. С косогора мы на салазках катались да на капоте зиловском…

На месте здания колхозного правления (самый что ни на есть центр села, три десятка метров от нашего дома) была, рассказывала бабушка, церковь. Она её как-то помнила, значит, разрушили её, скорее всего, в начале 1930-х годов. Престольным праздником был Покров Пресвятой Богородицы. «А рушили-то и раскулачивать ходили, – прибавляла она, – самые пьянь и оборванцы, как Коля Зима нонче да Вольха ваша» («Лимонхва» она почему-то «не выговаривала»). Настоящим комиссаром, который дрался за власть Советов, был, если правильно помню, брат бабаниной матери. Израненный, вспоминала бабушка, он приполз к ним, подзывая детей из малинника… После войны он захаживал к схоронившему его от расправы Спиридону, бабушкиному отцу: «Кум, не надумал ещё в колхоз?» – «Нет ещё!» (нужно было скотину и имущество отдать, а он новую сбрую только что справил). Иконы последовали (так и говорит!) на крышки к кадушкам капусту солить, потом в войну их потопили в печках. (Чудом остались две выносные иконы у бабки Веры.) Кирпичи растащили на постройки – больше всех захватил наш сосед, дом коего, по словам бабушки, стоял где у нас сейчас огород… Давно от избы этой остался лишь ничем не выводимый культурный слой – черепки от махоток да обильная кирпичная крошка. Я, кстати, в детстве разрыл на границе сада целую дорожку, мощённую большими старыми кирпичами, – видимо, всё, что осталось от церкви (в школе, кстати, про неё никак не упоминалось).

В клубе том, что делать, я не раз и не два отплясывал самолично; к примеру, после зачисления в университет приволок туда легально – «за поступление» – трёхлитровую банку самогона (потом ещё добавку). Да в школе, помню, в старших классах мы зимой играли в спортзале в волейбол и бегали, занимались в комнате с тренажёрами. Месяца два я посещал такую роскошь, к коей тогда лежала у меня душа, как секцию карате, – пока приехавший из города руководитель не спился. Была там на втором этаже и библиотека, которой, впрочем, мало кто интересовался. Меня, например, занесло туда лишь однажды…

А вот с концертами, киносеансами и самодеятельностью, коих было в изобилии в старом клубе (особенно когда завклубом работала мама), здесь как-то сразу не заладилось. Зал большой, котельная рядом в низине топится огромная (отец водил нас туда в конце недели мыться), а как-то холодно… Да и народ пошёл какой-то дрянной…

Особенно памятна мне сцена, реплику из коей я постоянно для кого-нибудь цитирую, но при этом приходится объяснять и контекст. Это почти пьеса.

М е с т о д е й с т в и я – на пороге клуба. В р е м я д е й с т в и я – зима, вечер, минут сорок назад должен был начаться фильм. Д е й с т в у ю щ и е л и ц а – пьяный Фома-полутруп (пару раз уже явленный на страницах моих рукоделий) и едва вяжущий лыко мужичок-киномеханик по прозванию Профиль или просто Палыч.

Ф о м а (он картав). Па’ыч, я тебя очень пг’ошу: зайди в дом культуг’ы!..

П а л ы ч (не может войти: ему как бы стыдно, поскольку он сильно пьян). Валерк, отстань!

Ф о м а. Па’ыч, все собг’ались… я – я, Па’ыч, я! – я тебя очень пг’ошу: войди в дом культуг’ы!..

Магическое действие – главное войти… Ещё бы сказал «взойди»! Разыгрывается это очень долго, аж зрителям надоедает. Но Палыч лишь мотает головой, никнет ей, а когда его пытаются тащить под руки, хватается за перила и упирается.

В последние годы был период запустенья, окна повыбиты и тому подобное. Одна библиотека, говорят, числилась, что работает.

И вот приезжаю я зимой, глядь: а клуба-то нет! Мало того, его как не бывало! Ровный пустырь. Чудеса! Просуществовал ровно два десятка лет и исчез с лица земли!

Вновь худо-бедно функционирует старый клуб, размером не особо больше простой избы. Он вообще меньше, чем в двадцати метрах от нашего дома, и то, что там происходит, можно наблюдать с порога и слышать в терраске. С детства я, так сказать, приобщался к культуре. «Твоя вишнёвая девятка…», «Ландон, сэй гудбай!..» – и двадцать годков тому назад под это же отплясывали, всё же прочные вещи тогда выделывали, не то что нынешнее племя. Сейчас, блестя побелкой на солнце, сей клуб мешает мне писать…

А что звучит в новом клубе, играют ли в футбол, дерутся иль просто пьют, можно было увидеть и услышать с бабушкиного крыльца!.. Иногда думаю: наверное, если б в тридцати метрах от дома у нас была бы церковь, не было б писателя А. Шепелёва…

Мне объяснили, что не совсем раскрошившиеся бетонные блоки и кирпичи продали на слом. Теперь ведутся разговоры о том, что на этом месте крест надо поставить. (А лучше часовню или церквушку, но хотя бы и крест.) Для этого нужно написать бумажку в епархию. Директор школы вроде по старшинству вызвался. Но что-то вот никак не напишет…

Мне-то понятно! Он долго может размышлять: ему образец нужен – без образца ни-ни. В 90-е годы, когда уже и у нас появились видеомагнитофоны, и все с ними валандались, пошла мода подписывать видеокассеты… И вот недавно где-то за сараем я обнаружил в грязи полуразбитый кассетный корпус с машинописной надписью на этикетке: «ТРАНСАНАЛЬНЫЕ ИГРЫ (крутая эротика, трансы)», а чуть пониже или сбоку старательные буковки от руки: «Мусин Григорий Владимирович» и знакомая подпись. Смело, товарищи, в ногу! Культурный слой…

Надо самому заняться или Аню попросить. Хотя он и я-то – лишь пашквили на добрых людей клепать, сосновская порода…