Книга Я буду летать! Первая русская женщина-летчица Зинаида Кокорина - Зинаида Смелкова

Я приехала в Егорьевск, одну из первых теоретических летных школ России. Располагалась она в бывшем монастыре. И как дерзкое утверждение нового времени, как решительный отказ от всего, что не принималось молодежью этого времени над воротами монастыря висел плакат: «Религия – опиум для народа».

Одновременно со мной были приняты три женщины: Надежда Сумарокова (для которой, по-моему, это была очередная авантюра: она «таинственно» рассказывала курсантам о своем родстве с князем Сумароковым-Эльстон, убийцей Распутина); фамилии второй я не помню, звали её Диной, была она какой-то незаметной и было совершенно не понятно, зачем она попала в школу; третьей была Евдокия Евдокимова, молодая крестьянка из Тверской деревни, где жили и родители Михаила Ивановича Калинина. Естественно, что разница в образовании между нами была громадная: привилегированная гимназия Сумароковой, церковно-приходская школа Евдокимовой и мой университет. Курс обучения, рассчитанный примерно на два года, включал общеобразовательные предметы и специальные. Я сразу же сдала все общеобразовательные и засела за специальные, выделив из них прежде всего военно-теоретические».

Курсант, оканчивающий Егорьевскую школу получал звание Красного военкома. Это очень воодушевляло курсантов, но почему-то смущало высшее военное руководство, когда речь заходила о женщинах. И я до сих пор горжусь, что имела некоторое отношение к его окончательному решению. Ситуация сложилась не рядовая. Всего через месяц после нашего зачисления в школу, как раз когда я очень успешно закончила сдачу всех общеобразовательных предметов, был получен приказ Начальника ВВС Розенгольца об отчислении всех женщин-курсантов из школы и о дальнейшем запрете на подобные «эксперименты». Сумарокову и Дину это, по-видимому мало затронуло: они уехали и я никогда больше не встречала их имен ни в списках школ (вскоре появилось много учебных школ Осовиахима), ни в каких-либо периодических изданиях или документах, имеющих отношение к авиации – вообще нигде. А вот Дуся Евдокимова оказалась такой же упрямой и целеустремленной, как и я. Мы решили бороться за право вернуться в школу. Мы поехали в Москву и начали хождение по инстанциям. Нас сочувственно выслушивали, но… Мы дошли до Зам. председателя Реввоенсовета тов. Антонова-Овсеенко – но и здесь получили отказ.

Мы сидели на лавочке в каком-то скверике. Что делать? И заплакать было нельзя: в кармане лежал военный билет.

Неожиданно Дуся схватила меня за руку:

– Знаю! Есть еще один человек! Михаил Иванович!

Что она живет в Тверской деревне Верхняя Троица Корчевского уезда – я знала от Дуси. Что это родное село Михаила Ивановича Калинина – тоже знала. До того, как стать «Всесоюзным старостой», он был старостой этого села. И, наверное, очень хорошим старостой. И что?

– Идем к Калинину.

Мы легко нашли Приёмную Калинина, немного посидели, ожидая приема (дело было к вечеру).

Помню, меня удивили и очень разные люди, сидевшие в комнате перед кабинетом, и какая-то особая атмосфера – спокойная и явно не официальная.

Наш разговор с Калининым был недолог. Он все понял и доводы, заранее продуманные нами, оказались не нужны.

– Если мы говорим, что равенство женщины и мужчины во всех областях жизни нового государства можно считать одним из его главных достоинств и отличий, то почему это право не должно распространяться на авиацию? Вот насчет военной… – Калинин на минуту задумался и продолжил: – Нет, и военной тоже. А выдержите? Если решили всерьез… Трудно будет.

Мы заговорили враз и очень эмоционально.

– Да мы… Да это мечта всей жизни… Да мы уже знаем… Калинин прервал нас и улыбнулся: он умел слышать интонацию, чувствовать «настрой» собеседника.

– Ладно. Попробую помочь. Как называется ваша школа?

– Егорьевская военная школа летчиков.

– А как дома, Дуся? Какие новости можешь рассказать? – Михаил Иванович как-то неожиданно и естественно перешел к разговору о сельских делах. Авиация здесь была совсем не причем. Вскоре мы распрощались.

Кому он звонил или писал – я не знаю. Нас, вернувшихся в Егорьевск, встретили удивленные взгляды, но в учебной части, кроме заявления о восстановлении в школе, ничего не потребовали.

Мое положение как курсанта было довольно необычным: я была неофициально внештатным репетитором по русскому языку и истории. Через приемный кабинет школы проходили не десятки, сотни совсем молодых ребят, мечтающих о небе, о самолетах, готовых работать день и ночь, но не обладающих минимумом необходимых общеобразовательных знаний. Большинство из них комиссия вынуждена была отсеивать сразу. Тех же, кто обнаруживал не столько знания, сколько сообразительность и способности, зачисляли на краткие подготовительные курсы, правда, названия такого отделения тогда не было. Работали ребята, не щадя времени (преподавательского тоже). Ко мне они обращались дополнительно (и даже старались, чтобы штатный преподаватель не знал об этом).

В одном из писем, пришедших после очерка В. М. Пескова был отклик и из тех лет:

«Мы не удивлены, что потом вы стали учительницей. Конечно, хорошей учительницей. А, главное, щедрой и умной. В том, что мы стали грамотными и смогли успешно закончить Летную школу, во многом ваша заслуга, Зина Кокорина – учлет, которому трудно давались работы технического плана (тут мы помогали, но в основном ребята вашего класса – «Ч»). Вы же помогали всем и никогда не жалели времени». В письме вложена сохранившаяся фотография тех лет. На обороте надпись: «г. Егорьевск Москв. обл. Е. В. Ш. Л. 1923 г. Стоит учлет Винеборг, сидят слева на право 1. Шадзейский, 2. Неклюдов, 3. Смирнов, 4. Андреев. Класс И-К».

Ребята из Егорьевска, 1924

Совсем мальчишеские лица. К сожалению, я не помню никого из них. Из других классов. Буквенное обозначение классов – находка учебной части школы. Классов было много, выпуски проходили в разное время: срок выпуска определялся выполнением программы первичной теоретической подготовки. Для контингента Егорьевской школы средним сроком обучения были год-полтора. Я попросила у командования школы разрешения перейти в один из классов, курсанты которого уже заканчивали обучение. Состав класса определялся единовременностью набора. Я была зачислена в класс «Ч». Курсанты, закончившие обучение, направлялись в Высшие военно-авиационные школы.

Подготовка в школе велась интенсивно. Дуся Евдокимова, к сожалению, была отчислена: не смогла осилить техническую программу (я не могла помочь: тут мне самой требовалась помощь ребят). Я же закончила Егорьевскую школу Красного воздушного флота в январе 1924 года и была направлена в 1 Военную школу летчиков на родную Качу.

Глава 3

На Каче – всё иначе!

Эта поговорка была (да и осталась) для всех качинцев своеобразным паролем («мы одной крови – ты и я»). Её основное значение определялось особой «розой ветров» в этом уголке Крыма: здесь было необычно большое количество «летных дней» – чистое небо для самолетов и планеров.