Книга Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом - Сергей Нуртазин

– Погоди, щенок, придет и мое время, тогда я тебе припомню.

Витим отогнал воспоминанья, изрек:

– Как в воду глядел Святополк. Знать бы, что немец-епископ, коему он просил письмо передать, в тот день помрет в своей темнице без причастия и исповеди, можно было бы все иначе содеять.

Никита тихо спросил:

– Опасаешься?

– Опасаюсь, но не в этом беда. Ты коня где оставил?

– У калитки.

– Эх, старику бы силы, а юнцу ума. Дом наш у дороги, а конь у Путши приметный. Гнедого в яблоках нечасто увидишь, да еще с белой отметиной на задней ноге. А ну как приметит хозяин или люди его.

– Что же делать будем?

– Вот что думаю. Самим нам против Святополка не управиться и киевлян не поднять. Надо князю Ярославу в Новгород сообщить о злодеянии. Он один имеет силу, которая Святополка сокрушить сможет. Киевский князь о том знает и не преминет избавиться от Ярослава. Сам ведаешь: двум головам на одних плечах тесно. – Витим встал из-за стола. – Пойду поговорю со знакомцами, они сегодня ночью у Градских ворот стоят, завтра Еловит и здесь своих воев приставит, тогда незаметно не проскользнешь. Как стемнеет, поеду в Предславино сельцо, княжне поведаю о том, что случилось. Уж она найдет, как брата кровного известить об опасности. Поскачу на гнедом, заодно избавимся от него, а до темноты в конюшне спрячем от глаз любопытных, пока он нам беды не принес.

Никита почесал затылок:

– А мне как быть?

– Сиди дома, раны лечи. Вернусь днем, тогда и решим, что дальше делать.

* * *

Тревога Витима по поводу коня оказалась не напрасной. Еще днем Еловит, осматривая стены и башни Верхнего города, приметил у калитки одного из дворов гнедого коня с белой отметиной на правой задней ноге. Не поленился вышгородский боярин, прошелся мимо, оглядел животину и понял, что не ошибся – это был Бирюк, конь Путши. Выведал он и о том, кто проживает в избе, о чем и доложил хозяину, вечером, после княжеского пира. Весть встревожила Путшу, его широкое красное лицо побледнело:

– Может, не он? Конь мог и другому достаться.

– Он. Я узнавал. Этот Никита с малых лет при Борисе был и на печенегов с ним пошел. На Альте тоже князя не покинул, как иные киевские дружинники, с ним в стане остался.

– Значит, выжил змееныш! Ты молвил, стрелами его изрядно поранили, не жилец он. А оно вон как вышло… От него надо избавиться, нам видок не нужен.

– Может, сейчас и наведаться? – предложил Еловит.

Путша остановил:

– Нельзя, киевлян переполошим. Прежде подумать надо, с князем посоветоваться. Главное, чтобы щенок во второй раз не улизнул.

– Не уйдет. Я двух своих людей поставил за домом присматривать. Приказал следить за всеми, кто будет в него входить и выходить.

– Что говорят?

– Молвят, жеребца твоего в конюшню завели, женщины во дворе копались, да еще Витим, двоюродник этого Никиты, два раза из дома выходил и назад возвращался.

– Куда наведывался, не проследили?

– Проглядели.

– Плохо. Ну да ладно, если Бирюк в конюшне, значит, они никуда не собираются, а ночью их никто не выпустит. – После недолгого раздумья добавил: – Людишек к темну от дома убери, как бы не спугнули отрока.

Еловит успокоил:

– Утром я своих воев у ворот поставлю, тогда этому карасю и вовсе из сетей не вырваться. Одного на башне Градской посажу, оттуда изба как на ладони.

– Вот-вот, ты ворота стереги да людей с конями и без оных там держи для слежки, надобно нам знать, кто приходил, куда и кто из избы выходил, с кем речи вел, а я, как князь проснется, к нему наведаюсь, тогда и решим, как быть дальше.

* * *

Путша ошибся, Витима из города выпустили. Радимич ушел после полуночи. Обмотал копыта коня тряпицами, чтобы не шуметь, в поводу довел до Градских ворот. Свистнул. Знакомые стражи, предупрежденные еще днем, ждали, приоткрыли одну из створок. Витим миновал перекинутый через ров мост, вскочил в седло и растворился во мраке безлунной ночи. Рассвет встречал в Предславине, во дворе княжеских дочерей.

Село на берегу реки Либедь было построено по указу Владимира более трех десятков лет назад. Здесь он повелел жить жене Рогнеде-Гориславе с детьми, а сельцо назвал в честь их старшей дочери – Предславино. Не раз и не два прошелся Витим вокруг княжьих хором, ожидая ее пробуждения. Предслава томить гостя не стала, узнав о его прибытии, велела позвать к себе. Встретила его в светелке. Витим вошел, перекрестился на икону в правом переднем углу, обратил взор налево, поклонился хозяйке. Княжна сидела у окна, на низкой резной лавке, покрытой синим ромейским аксамитом, материей на Руси редкой.

– Здравствуй, спаситель. Давно тебя не видела. Видать, все в делах да заботах. – Предслава улыбнулась, отложила пяльце, встала.

Витим невольно залюбовался княжной: высока ростом, ладна станом, глаза зеленые, как у его тетки Таисии, с поволокой, брови соболиные, русые волосы по-девичьи сплетены в тугую косу. Красавица, каких мало. Если бы не жена Надежа, то многое бы отдал, чтобы быть с княжной рядом. На эту красоту много охотников было. Засылали к ней сватов знатные женихи от чехов, угров и даже Болеслав – великий князь Польши, сватался к ней, но княжна отвергла его и всех остальных, а отец Владимир принуждать не стал. Горда Предслава, вся в мать Рогнеду. Было время, когда своенравная дочь полоцкого владетеля Рогволода отказала новгородскому князю Владимиру, робичичу по матери, за что тот захватил Полоцк, изнасиловал княжну на глазах отца и двух братьев, а затем убил их, после чего сделал ее своей женой. Рогнеда долго не могла простить Владимиру смерти близких и даже пыталась его убить, за что князь хотел зарубить ее мечом, и если бы не малолетний первенец Изяслав, вставший на защиту матери, то не быть ей живой. Владимир сохранил княгине жизнь, но вскоре к ней охладел и заимел новую жену, сестру ромейских императоров Анну. Не хотел Витим, чтобы Предслава повторила судьбу матери. Ей бы мужа достойного, засиделась княжна в невестах, уж за тридцать годков шагнула.

– Садись, молви, с чем пожаловал. – Предслава указала на скамью.

Витим сел, повел рассказ о гибели Бориса и его воинов, о чудесном спасении Никиты и его возвращении в Киев. В конце сказал:

– Не иначе, один он из всей дружины Бориса выжил.

– Не один. – Предслава подошла к окну. – Вчера тайно явился ко мне Моисей Угрин, брат Георгия.

– Жив, значит, а Никита о нем спрашивал. Они ведь от Альты врозь бежали.

– Жив, поведал мне о злодействе, попросил на время убежища, хотел утром к другому брату, Ефрему, в Ростов идти, только я не позволила, у конюха его спрятала. Поначалу думала к Ярославу послать, но слаб он и болен, едва на ногах стоит.

– Ужель и его поранили?

– От оружия его господь уберег, а вот ногу он в ночи подвернул. Стопа опухла, куда ему в дальний путь. К тому же озноб у него, не то от простуды, не то от того, что собственными очами страшную смерть брата видел… Покойная моя матушка, Рогнеда, сказывала, что после убийства ее отца и братьев десяток дней слова вымолвить не могла… Плохо ему, гонец из него никудышный, а на других надежды мало. Ведомо мне стало, что подзиратели Святополка среди челяди моей имеются. Мало того, отозвал он из Предславина прежних, верных мне сторожей, а вместо них своих прислал. Что делать, не знаю.