Книга Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

– Я узнал вас, Давид, – проговорил он. – Вы были Лаэртом в «Гамлете», верно? Год назад. В том маленьком театре на улице Старого Сапожника. Я не мог ошибиться…

– Вы не ошиблись, – ответил изумленный гость.

– Мне понравилась ваша игра, – продолжал хозяин дома. – Неужели эта страсть к поиску так велика? Я уверен, была и другая причина. Какова же она? Говорите как на духу.

Давид усмехнулся:

– Я – одиночка, господин Баратран. Чтобы прийти к этому выводу, мне понадобилось двадцать два года. С карьерой актера все кончено, а с сегодняшнего утра и со всем, чем я хоть немного дорожил. Поэтому я у вас.

– А вы уверены, что именно здесь обретете то, что ищите?

Давид пожал плечами:

– Откуда мне знать? Но я догадываюсь, что чародейством занимаются в одиночку.

Старик улыбнулся.

– Недавно я выбрал двух молодых людей – художника-молчуна Вилия Лежа и бывшего циркача Карла Пуливера. Вы появились как раз кстати – мне нужен был третий. Я жду вас завтра в два часа дня. Но не торопитесь радоваться, Давид. Обучение моему, как вы сказали, чародейству займет не менее десяти лет.

3

Шагая по бульвару Семи экипажей, Давид убедился, что настоящая непогода еще на пути в Пальма-Аму. С севера к городу двигалась целая армада темных туч. Они шли медленно, уже забрав в свою тень низкие горы, теснившиеся изумрудной грядой у атлантического побережья.

Давид нашел экипаж и поехал кататься по городу. Пальма-Ама на короткое время расцвела солнцами – в окнах домов, в лужах на мостовых, в сверкавших алмазных каплях на листьях желтеющих каштанов.

Давид размышлял о недавнем визите. Десять лет – похоже на шутку!

Когда он проезжал мимо набережной, то увидел намокший экипаж, двух понурых лошадей и дремавшего возницу на козлах. За экипажем, шагах в двадцати, набережная обрывалась и начинались ступени. Они вели вниз, к пляжу, лоскут которого, серый из-за мокрого песка, был виден с дороги. Этот песок вспарывал высокий пирс, стрелой уходящий в океан… В самом конце каменной стрелы, рассекавшей прибрежные воды, зоркие глаза молодого человека разглядели крохотную фигурку, одетую в черное. Тучи медленно сходились, небо темнело, океан мертвел в приближении грозы. А там, на узкой каменной дорожке, отвернувшись от города, стояла, глядя в бесконечную морскую даль, женщина…

Отъехав уже шагов на сто от понурого экипажа, Давид внезапно остановил извозчика и, наказав ждать его, спрыгнул с пролетки. Фигура женщины на фоне океана со странной силой притягивала его.

Давид быстро спустился по гранитным маршам многоступенчатой, разорванной несколькими площадками лестницы. Когда она осталась позади, а ботинки его утонули в сером, покрытом сырой коркой песке, Давид почувствовал, как часто бьется его сердце.

«Зачем я это делаю?» – думал он, быстро шагая в сторону пирса.

Фигурка женщины становилась все ближе. Давид уже различал ее стройный стан и темное пятнышко на голове, что спустя еще шагов пятьдесят превратилось в берет.

«Может быть, она в трауре, и я помешаю ей?» – ступая на пирс, думал Давид, но уже не в силах был остановиться.

С двух сторон к каменной дороге подкатывали волны. Пирс казался бесконечным – то ли от того, что он действительно был таким, то ли потому, что Давид с каждым шагом замедлял ход.

Фигура женщины вырастала медленно…

На плечах ее лежал широкий черный мех. Платье черного шелка плотно облегало фигуру. Темные волосы, поднятые на затылке и спрятанные под бархатный берет, сдвинутый на левый бок, открывали часть смуглой шеи… Казалось, женщина слушает, как волны разбиваются о каменные стены пирса. В руках она держала длинный черный зонт.

Никогда он не испытывал страха перед новым знакомством, и однако…

– Скоро погода снова испортится, – чувствуя непривычную робость, сказал Давид, подходя ближе. – И здесь будет небезопасно, сударыня.

Она обернулась, и в то же мгновение что-то укололо его в самое сердце – больно и сладко. Словно вспыхнуло необычайно важное и давно забытое чувство… На него смотрела совсем юная женщина. Она оказалась не просто смугла, как он предполагал вначале. Лицо ее не было лицом чистокровной европейки. Миндалевидные, опушенные густыми ресницами темно-карие глаза, большие блестящие белки, резко очерченные полные губы выдавали в ней присутствие мавританской крови. Давид никогда не видел ее раньше, не был знаком с ней, но что-то в чертах, взгляде, во всем ее облике казалось ему знакомым.

Девушка улыбнулась заговорившему с ней молодому мужчине – рассеянно, словно не расслышав его слов, и ничего не ответила. В руках она держала зонт, прижимая его к бедрам чуть ниже живота. Кисти были стянуты черным шелком перчаток, пальцы поверх него украшали перстни. На левом запястье, спрятавшись между перчаткой и рукавом, выглядывал золотой браслет в форме несколько раз обернувшейся кольцами змеи.

Все еще чувствуя себя неловко, Давид представился.

– Может быть, я помешал вам? – следом проговорил он, рассматривая темный наряд молодой женщины. – Вы… в трауре?

– Да, – ответила она. – Недавно у меня умер муж.

– Муж? – непроизвольно вырвалось у него. – О, простите… Вы еще так юны…

– А сколько, по-вашему, мне лет? – неожиданно спросила она. – Не стесняйтесь, говорите.

– Восемнадцать, не более того.

– Пусть так оно и будет, – ответила незнакомка.

Ее мягкий голос звучал доверительно, взгляд был открытым.

– Простите, что побеспокоил вас, – еще раз извинился Давид. – Простите…

Ему стоило немедленно уйти – он выбрал неподходящее время для знакомства! Но шли секунды, а он не уходил. И его не прогоняли. Глаза молодой женщины, смотревшей на Давида, не отпускали. Они загадочно и лукаво смеялись даже тогда, когда она казалась серьезной.

– Я люблю эту каменную дорогу, – сказала незнакомка и, уже глядя на океан, добавила: – Я прихожу сюда всякий раз, когда мне бывает одиноко… Как сейчас.

Страсти уже бушевали в сердце Давида. Нет, уйти теперь было бы преступлением!

– Как вас зовут? – спросил он.

– Лейла, – с улыбкой обернулась она.

– Лейла… Красивое имя: под стать вам.

– Вы не ошиблись: это имя и впрямь под стать мне, проговорила юная женщина. – На одном из восточных языков оно означает «ночь». – Она опустила глаза и вновь улыбнулась, и в этой улыбке прозвучали волнение и грусть. – А что может быть прекраснее ночи?

Черный мех укрывал ее плечи, пряча в своих сумерках уголок смуглой бархатистой кожи; чуть ниже ямочки, где сходились ключицы, сверкала тонкая бриллиантовая нить.

Разглядывая лицо молодой женщины, стройный стан, линию закованных в шелк бедер, расходящихся черным цветком от узкой стянутой талии, Давид вдруг поймал себя на мысли, что не желает думать о ее трауре. Женщина волновала его так, точно он и впрямь знал ее прежде, и знал близко!..