Книга Меняющий лица (Хроники Хэлдвейна) - Диана Ибрагимова

Ему невольно вспомнился покосившийся от времени, вросший в землю дом с облепленными мхом стенами и щелями, забитыми паклей. Крохотные окна, на зиму закрытые ставнями, а летом распахнутые навстречу шумному морю. Запах жареной рыбы и водорослей, аромат сушёных трав на чердаке и тепло натопленной матерью печи.

Память хранила воспоминания о днях, когда отец и старший брат Йозеф брали Летфена в море, учили ставить сети, потрошить и вялить глянцевитых рыбёшек, поддевать моллюсков, чтобы достать спрятанное под панцирем нежное розовое мясо. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Летфен в последний раз прыгал с камня на камень по гладкой прибрежной гальке и высматривал вдалеке суда. Он старался не вспоминать о той, другой жизни, где семья собиралась за скудным, но весёлым ужином, солёный ветер трепал вывешенное во дворе бельё и бросал в лицо брызги волн, а летнее солнце делало кожу такой тёмной, что пропадали веснушки.

Летфен перестал толком расти лет с тринадцати. Йозеф, которому к тому времени шёл семнадцатый год, не уставал подтрунивать над младшим братом. Он был высок, широк в плечах и очень похож на мать, слывшую по молодости красавицей. Деревенские девушки частенько делали крюк и ходили за водой к дальнему колодцу, только чтобы пройти через рынок и посмотреть на торговавшего рыбой или сетями Йозефа. Приходя домой, брат всегда хвастался если не выручкой, то женским вниманием.

В голодный год нежданным морозом среди лета побило хлебные поля, и отец стал чаще выходить в море. Когда его застиг шторм, не раз латаная лодка перевернулась, и тело рыбака, погребённое под пластом тёмных вод, досталось на съедение рыбам, которыми он всю жизнь питался.

Йозеф так и не женился, взвалив на себя заботы о брате и матери, слёгшей после смерти отца. Несмотря на его старания, денег не хватало, и Летфен вместо починки сетей начал подворовывать. Однажды он умудрился стянуть золотые часы у заезжего торговца и по глупости тут же попытался продать. Часы узнали, а их злосчастного хозяина в тот же день нашли мёртвым. Летфена посчитали убийцей и привлекли к ответу. Он отправился бы на рудник ещё в свою пятнадцатую весну, но Йозеф выгородил брата и выставил виновным себя. Ему прилюдно поставили клеймо и увезли на прииск, а по деревне поползли разные слухи. Одни говорили, что Йозефа забили на руднике или он умер там от чёрной болезни, другие утверждали, будто он сбежал по дороге и с тех пор прячется по лесам в шайке таких же клеймёных, грабит путников и ворует скот.

Матери не стало к следующей весне. С того дня, как забрали брата, и до самой её смерти Летфен ни разу не осмелился взглянуть ей в глаза. Молчание и отрешённый взгляд родительницы передавали укор острее любого слова.

Летфен ушёл из деревни на другой день после похорон. Он пытался отыскать Йозефа, примкнув к шайке клеймёных или попав в их города, о которых знал только со слов странников, смачивавших горло в деревенской питейной, но безрезультатно. Проведя несколько лет среди наёмников и совершенно отчаявшись, Летфен решился, заполучив клеймо, добраться до Северного рудника. Брата не оказалось и там. За каторгой последовал год в тесноте подземного карцера, белое, вечно равнодушное лицо Мертвякова сына и брюзжание колдуна с его колбами и склянками.

– Семья-то у тебя есть? – спросил вдруг Ферон.

– Есть. На том свете.

– Оно и видно. А у меня в Пранте дочка живёт. Редкая красавица.

– Да ты ведь страшила! – удивился Летфен, оборачиваясь. – В кого ей красавицей быть?

Он хотел отпустить едкую шуточку про гулящую жену, но вовремя одумался.

– В мать-покойницу, – задумчиво ответил Ферон, набивая в зажатую меж почерневших зубов трубку очередную порцию табаку. – Слегла от тифа лет пять назад. Всё внуков хотела, да так и не увидела.

– Не горюй, Ферон, – Летфен зевнул и потянулся. – Зато у тебя дочка есть. Дочка – это хорошо, а красивая – в два раза лучше. Будут красивые внуки.

– Уже есть один, – гордо сообщил Ферон. – Ох, и шустрый мальчишка! И тоже рыжий, как ты.

Сон сморил Летфена ближе к рассвету. Он не помнил, сколько проспал, прежде чем хозяин разбудил его настойчивыми пинками.

– Вставай, утро на дворе.

Летфен поднялся, чувствуя ломоту во всём теле и сухую горечь во рту. Ферон протянул ему кружку, от которой шёл пар, и ломоть чёрствого хлеба.

– Держи, кудрявый, живот от спины отлепи, погрейся и проваливай.

Летфен удивлённо посмотрел на хозяина и принял нежданный завтрак.

– Да ты прямо на человека похож стал! – пробубнил он с набитым ртом. – Даже волос как будто поубавилось! Ты так на всех не разоряйся, а то зима скоро. Зимой без шерсти туго.

– Отрезал бы я твой язык и продал нашему Еноа, вот уж где яд похлеще змеиного! – нахмурился Ферон.

Летфен в ответ широко улыбнулся.

Когда он вышел на улицу, солнце ещё не поднялось. Город просыпался, распахивал болезненно-красные от предрассветного марева веки-ставни, являл миру запавшие вглубь тёмных домов глазницы окон. Точно призраки бродили по узким улочкам жители. Вода в лужах рябила от шагов, отражала серое небо и низенькие халупы с кривой кладкой осыпающихся кирпичей.

До дома главаря Летфен добрался бегом, чтобы сохранить тепло. Авердо заметил его из окон и скоро вышел навстречу в сопровождении пяти крепко сложенных мужчин. Вместе они составляли отряд по поимке гронулов, обитавших в лесах вокруг Эдоса. Эти твари были, пожалуй, единственной причиной, по которой королевские чистильщики до сих пор не нашли и не выпотрошили город, потому, вылавливая и убивая их, клеймёные сами лишали себя убежища. Отрезанные головы продавали Груну, а тот, в свою очередь, отправлял товар на большой столичный рынок, где властями за него была назначена хорошая цена.

– Гляди-ка, и правда жив, – Авердо присвистнул. – Ну, пошли, ядоглот, узнаем, что там затеяли язычники.

– А куда идём? – Летфен едва поспевал за широкими шагами главаря.

– К Синлю, слыхал о таком? Он у них главный.

Синлю принадлежал постоялый двор на другом конце города. Он пользовался меньшим спросом, нежели питейная Груна, да и пускали туда не всякого. Хозяин был одним из язычников. Гонения на них в последнее время достигли пика, и мирные жители предпочитали клеймёные города правительственной опеке. Тех, кто не соглашался принимать веру в Создателя, прилюдно казнили, сжигали целыми деревнями, травили воду в колодцах и источниках, превращая жизнь верующих меньшинств в сущий ад.

Один поворот сменял другой, в некоторых местах улицы сужались настолько, что два встречных человека с трудом смогли бы разойтись. Наконец появился заветный дом в два этажа с нацарапанными на деревяшке перед входом словами «Гостевой дом у Синля». Авердо поднялся по ступеням и взялся за дверное кольцо. После пятого стука ответом ещё долго была тишина. Потом послышалась какая-то возня, грохот посуды, тяжёлые шаги.

– Кого там принесло в такую рань? – прозвучал хрипловатый голос хозяина.