Книга Дитя огня - Юлия Крен

Первой целью было избавиться от преследователей, а значит, углубиться дальше в лесную чащу. Вскоре они с Матильдой устали, их лица и руки покрылись царапинами, но стука лошадиных копыт уже не было слышно. Вторая цель заключалась в том, чтобы пережить холодную ночь: они ужасно замерзли.

Арвид внезапно остановился, и Матильда, которую он вел за руку, натолкнулась на него. Он почувствовал, как она на мгновение прижалась к его спине и тут же отпрянула.

– Нам нужно подумать, как раздобыть еду, – сказал Арвид.

Девушка недоверчиво огляделась:

– Здесь?

– Моя приемная мать… Ее звали Руна… Она была родом с севера и знала, как выживать в лесу.

В последние дни он часто думал о приемной матери, которой Гизела отдала своего младенца. Когда-то женщины были хорошими подругами, и Арвид рассказал своей родной матери о последних годах жизни Руны. О том, что она с необычайной ловкостью и выдержкой старалась обеспечить свое существование и существование приемного сына, охотясь и выполняя для крестьян тяжелую мужскую работу. О том, что она всегда помнила о трудностях повседневной жизни, но была уверена, что сможет преодолеть все преграды. И о том, что, даже изнуренная болезнью, она улыбалась, стоило ему на нее посмотреть. Когда у нее началась лихорадка, которая повлекла за собой смерть и повергла сострадательных людей в отчаяние, Руна равнодушно пожимала плечами и твердила, что прожила счастливую жизнь.

– Я оставила на севере родину, но здесь обрела новую, – говорила она, – у меня нет своих детей, но я любила тебя как родного. Я убивала людей, но мне позволили умереть мирно в своей постели. Я знаю, что такое голод и холод, но сейчас… сейчас мне тепло. Не смей плакать и порадуйся, что я дожила до такого возраста. Несмотря ни на что я прожила хорошую жизнь.

Да, приемом «несмотря ни на что» она владела в совершенстве. Арвид немного успокаивался, когда представлял себе ее лицо, чувствовал ее решимость и вспоминал все то, чему она его научила, задолго до того как Таурин, его приемный отец и бывший монах, занялся его воспитанием и сделал из него истинного христианина. Арвид всегда думал, что знания, которые передал ему Таурин, – чтение, письмо, творение молитвы и перевод текстов с латыни, – были более ценными и что он мог с легкостью отказаться от навыков, которые привила ему Руна, но сейчас именно эти навыки принесли ему намного больше пользы.

Руна научила его готовить сыр, жарить мясо на вертеле и делать из козьего молока скир – блюдо, похожее на простоквашу. А еще – печь тонкие блины на раскаленном камне, коптить рыбу и замешивать тесто для хлеба из березовой коры.

В лесу не было ни молока, ни муки, ни коз, ни рыб, и березы здесь не росли. Но благодаря Руне Арвид знал, что и в густой тени деревьев можно найти еду, особенно осенью: шиповник, чернику, бруснику, грибы, орехи и даже мед с яблоками – все то, что зимой, помимо засоленного мяса, употребляют в пищу.

Арвид и Матильда продирались сквозь густые заросли, пока не вышли на крошечную поляну, на которой едва можно было выпрямиться в полный рост.

– Я поищу что-нибудь поесть, а ты разведи костер, – велел Арвид.

Девушка бросила на него испуганный взгляд:

– Как? У нас же нет кремня!

Арвид тяжело вздохнул, как на его месте, наверное, вздохнула бы Руна. Он молча сложил в кучу камни, сухие листья и ветки и показал девушке, как нужно тереть деревянные палочки о камень, чтобы высечь искру. Матильда слушала, не столько надеясь согреться, сколько потому, что у нее не было сил задавать вопросы. Пока она тщетно пыталась развести огонь, а желанный дым все не хотел подниматься, Арвид отрывал узкие лоскутки от своей рясы, вытягивал из нее нитки и искал новые камни.

– Что ты делаешь?

– Пращу. Для охоты на зверей.

Матильда удивленно уставилась на него. Скорее всего, она видела диких животных, которых приносили в монастырь в уплату за пользование угодьями, но никогда не задумывалась о том, как их убивали. Не теряя времени на объяснения, Арвид показал девушке, как можно работать быстрее, и исчез за деревьями. Сосредоточившись на своей задаче, Матильда забыла попросить его не оставлять ее одну.

С каждым шагом на душе у Арвида становилось все тяжелее. Он не был уверен в том, что сможет найти Матильду, и еще больше сомневался в том, что когда-нибудь выберется из этого леса. Однако чтобы выжить, следовало не только думать исключительно о следующем шаге, но иногда и отключать логику, полностью полагаясь на чутье, что он сейчас и сделал: Арвид отогнал от себя все мысли.

Прошло немало времени, прежде чем он вернулся на поляну. Развести огонь Матильде так и не удалось. С волдырями на ладонях она, отчаявшись, сидела на корточках перед кучей камней и веток.

– Боже мой, почему тебе ничего нельзя доверить?! – с негодованием воскликнул Арвид.

Выплеснув свою ярость, он легче перенес собственную неудачу. Ничего съедобного он не обнаружил, зайцы разбежались, и его единственной добычей стала маленькая белка. В тот момент, когда камень достиг цели, Арвида захлестнула теплая волна радости. Он тоже может быть охотником, а не только убегать от своих преследователей, как загнанный зверь. Он тоже может убивать, а не быть всего лишь жертвой своих врагов. Однако этот восторг быстро прошел: то, что он убил животное, совершенно не значило, что они с Матильдой уйдут от опасности; это даже не значило, что они избавятся от голода. Мяса на маленькой белке почти не было, а без ножа они не смогут снять с нее шкуру. Грубые слова Арвида испугали девушку. Он присел возле нее и попытался добыть огонь сам, но ему это также не удалось: дерево было слишком сырым.

– Если мы не разведем костер, то не сможем съесть… это. – Матильда с отвращением указала на белку. Казалось, она почти рада этому обстоятельству, хотя в животе у нее тоже урчало.

– Боже правый, как ты избалована! – упрекнул ее Арвид. – Мясо можно есть и в сыром виде!

Ему тоже была противна эта мысль, но Матильде он в этом не признался.

Глаза девушки наполнились слезами, но ни одна из них не покатилась по щеке. Матильда больше не дрожала, а сидела так прямо, как будто уже окоченела. Если он ее не согреет, до наступления завтрашнего дня она умрет от холода.

Арвид подавил в себе злость и смущение, бросил белку на землю и притянул Матильду к себе. Вскоре она заговорила:

– Значит, это правда, что твой отец – норманн?

В другой ситуации Арвид стал бы это отрицать. Но по сравнению с бессилием перед голодом и холодом тот ужас, который вызвал в нем рассказ Гизелы, теперь казался до смешного ничтожным.

– Его звали Тур, – сказал Арвид. – Он изнасиловал мою мать. Почти сразу же после моего рождения она ушла в монастырь и никому не рассказывала о своем прошлом.

Гизела долго не решалась назвать ему это имя и только намекала на то, каким злым, каким безумным был Тур. В монастыре мысль о нем казалась Арвиду невыносимой, а здесь – нет. Здесь злоба и безумие представлялись ему не самыми серьезными опасностями для бессмертной души и ясного рассудка, чего он не мог сказать о всепоглощающем страхе смерти, избавиться от которого злым и безумным людям было, вероятно, легче.