Книга Злейший друг - Ирина Лобановская

Как им, молодым, хотелось тогда играть… Играть и прославиться. Более чем понятное желание. Тем более в юные годы, когда так нужна некая внешняя высшая санкция — подтверждение твоего права быть тем, кем быть хочешь. Увидеть себя на экране, в главной роли — это чудо, к которому еще надо привыкнуть. Это теперь, в свои годы и с новой печальной умудренностью, Ксения понимала, что все это на самом деле имеет совершенно иную цену и значение. Но тогда… тогда она думала так, как требовал ее возраст. Диктующий некий стимул существования. Влекущий стимул. А там… кто его знает — как может обернуться судьба, так ведь?…

И Шар тогда рассуждал на съемках: — Правильно сделал Достоевский, изобразив героев не традиционно положительных, а оступившихся, падших, кающихся, раздавленных жизнью, выбирающих и выбирающихся из своего положения. Тем самым он не отвратил людей от пресной добродетели и показал духовную борьбу человека за добро. И точно так же — пусть на другом уровне! — поступил Носов, избрав главным героем Незнайку. Не «от и до» безупречного Знайку, а этакого милого, хорошего, забавного, но постоянно ошибающегося коротышку в большой шляпе. И тоже показал борьбу внутри этой души. Знайка — это тривиально и неинтересно. А так — есть и он, и другие положительные типчики, но в центре — борения человека, пусть коротышки, с самим собой, со своими дурными чертами и проступками. Прямо по Достоевскому, потому и выстрелило!

Ничего себе параллель…

Но тогда молоденькая начинающая Ксения смотрела известному режиссеру в рот, ловила каждое слово, как ласточка хватает на лету насекомых. Потом, позже, они разругались вдрызг. Шар не смог ей простить, что она перестала ему подчиняться. Орал:

— Кино — моя религия! И здесь — лишь мои законы!

А Ксения плохо скрывала, даже не пыталась, что у нее уже давно другой Бог. Однажды Шар обозвал актеров пьяными свиньями… Пили они, конечно, это правда…

Шару нужна была роль, а Ксении — деньги за роль. И слава. И успех. Сняться у Шара в девятнадцать лет — это неслыханно! А роль-то была — тьфу! Какая-то примитивно сляпанная любовная история. Ксения играла фабричную девчонку, устоявшую перед всеми невзгодами-испытаниями. Преодолела судьбу. Судьба… Сегодня тебя пригласит Шар, а завтра он же обсмеет на пробах. Скажет:

— Сыграть хуже, моя золотая, невозможно! Маленькая Маруся, впервые увидев мать на экране и старательно прочитав все титры, спросила:

— А почему там написано про тебя «Ксения Леднева»?

Ксения удивилась:

— Так ведь это мои имя и фамилия!

— Нет, это непонятно, неправильно, — покачала головой дочка.

— А как надо, по-твоему?

И Маруся важно изрекла:

— Надо написать «мама»! Тогда всем будет понятно, что это ты!

Ксения хохотала.

Какой счастливой она была тогда… Потому что была молода.

И жила пока в рамках своего бытия, не выходя за его границы, как все всегда в самом начале. И думала только об этом. И играла лишь это — самое себя и свой мир, правильнее — мирок… Играла себя в этом мире, а не мир в себе. А собственное «я» — хоть и большое, но ограниченное, и оно быстро кончится, когда ты его целиком выразишь и сыграешь до конца. И что ты будешь тогда делать, что изображать?…

В каждую свою роль она входила, как в незнакомую реку. И легкие волны вдруг захлестывали ее, и несли, и тянули… волокли за собой… И порой били в лицо, хлестали по рукам: что ты делаешь? Куда полезла?! Куда тебя понесло, глупую, неразумную?…

Через много лет пришло осознание — все и всякое наше счастье идет от неведения. Это страшно…

И в сущности, тебе не дано ничего знать. Но почему?! И как тогда жить?

Потом, позже, ей все это надоело, она года четыре вообще не играла и прекрасно себя чувствовала. Буквально летала. И сейчас ни за что не взялась бы за старое, если бы не нужда. Ксения снималась и выходила на сцену ровно столько, сколько требовалось для жизни, ничего лишнего. Ездила по городам и весям с антрепризой по рассказам Чехова, иногда соглашалась на съемки, но после них почти всегда жила мучительно — оставался тяжелый осадок бессмысленности.

Да, исключительно ради заработка. Она не любила и не любит кино. Наверное, и оно было послано ей для смирения. Собственные актерские удачи Ксения связывала только с театром. Семнадцать лет прослужила на сцене, работала с великими режиссерами… А сейчас отвергала многие роли, придирчиво смотрела на драматургическую основу.

Кинорежиссеры ее заметили еще в юности, после фильма Шара, и отбоя от предложений сниматься у нее не было. Хотя Ксения никогда не считала себя фанаткой своей профессии — всегда достаточно свободный человек. Могла увлечься, влюбиться, уехать куда-то, начать писать… Ни на чем не зацикливалась.

Кино… Одни переводные фильмы чего стоят. И сами переводы. Например, с Кэйт Уинслет — «Вечное сияние страсти». Интригует картинка на диске: Кэйт, лапочка, и мальчик лежат рядом на спине, глядя в небо, среди снегов, в шубках, судя по всему — где-то около Северного полюса. В общем, ясно: будет что-то отчасти любовное, отчасти фантастическое, отчасти философское. И вдруг Ксения увидела другое название — «Вечное сияние чистого разума». Похоже, но наполовину, и странно… Очень странно… Полезла в Интернет. И вот вам новый прикол! Это оказался один и тот же фильм, но название перевели по-разному. Очень уж по-разному. Фильм так и шел под двумя названиями вполне официально. Ничего себе разничка… «Страсть» и «чистый разум» — это как-то, мягко говоря, достаточно чужеродные вещи, если не сказать больше… И интересно, как же в английском оригинале, родившем такие странные «синонимы»? Тоже загадка…

А нашумевший триллер с сыном Брюса Ли, во время съемок которого тот и погиб, переводился как «Ворон». Но Ксения видела титры на английском. В оригинале фильм называется «The Crow». По-английски не ворон, а ворона. Ворон по-английски — «Raven». И ворон и ворона — это разные птицы, а не самцы-самки одной, как иногда думают. Так что, если название фильма переводить точно — он называется «Ворона». Только пойдут ли люди смотреть фильм под этим названием? «Ворон» — романтичнее, отсюда и перевод.

— Почему ты, мамулик, так редко снимаешься в кино? — привязалась как-то Маруся.

Ксения нервно передернула плечами:

— Через почему… Кого мне там играть — мать киллера? Обойдусь! Эти сомнительные проекты не для меня. И вообще я стала домашним животным — никуда не хочу идти. Если бы ты знала, Манька, какие сценарии предлагают — просто караул! Литература и искусство откололись от жизни, изменили ей. Теперь пишут красивенькие пустячки для забавы сытых, чутье на правду потеряно. Талантливость раскрученных — кажущаяся. Простая бойкость и ловкость, на ходу превращающаяся в недобросовестность. Писатели теперь изливаются желчью по нашему сексуально-криминальному TV. Это куда доходнее, чем писать книги. И труда никакого. Читала я тут как-то интервью с одной популярной беллетристкой, той самой, которая… Так вот ее спрашивают, какие цели она преследует своими книгами. И она отвечает: «Да никаких!» По принципу «писатель пописывает, читатель почитывает». Хотя Чехов утверждал, что ему, как писателю, обязательно нужен хоть кусочек общественной и политической жизни. Но то Чехов… А одна знакомая сценаристка рассказала мне в ужасе, что известное крупное издательство в лице главного редактора попросило ее написать серию порнографических романов. Обещало раскрутку, промоушен и пиар. Тавтология, прости… Это от злости. Так вот моя знакомая объявила: «Ну куда мне с моим словарным запасом да на порнографию? Я владею лишь одной фразой: «Иди ты на хрен!» Без вариантов… Нынче вообще стать звездным писателем просто. Отвали издательству пятьдесят тысяч баксов — и уже завтра о тебе начнет назойливо ворковать радио, нежно и вкрадчиво мурлыкать TV, твоей милой мордашкой оклеят все вагоны метро и тарелки для денег в книжных магазинах. Только плати! Но место в вечности купить нельзя! Ни за какие бабки! Я слышала, как по радио представляли даму, у которой еще нет ни одной книги. Но будет обязательно гениальная! Она ведь проплаченная. Все просто, как линейка. В наше время дьявол поселился в печатной краске. И не только там. Еще на экране, на пленках…