Книга Реквием по солнцу - Элизабет Хэйдон

Они более или менее добровольно согласились подписать и в конечном счете подписали договор о торговле и ненападении с новым Намерьенским Союзом.

Сначала старая королева и ее сын испытали беспокойство, когда Благословенный Сорболда, возглавляющий церковь этой суровой страны и личный духовник императрицы, вернулся из Сепульварты, независимого города-государства, являвшегося религиозным центром континента, и сообщил о том, что Роланд, расположенный к северу от Сорболда, лесное лиринское государство, раскинувшееся на западе, и Илорк, страна, населенная дикарями фирболгами и находящаяся за горами на востоке, заключили между собой союз.

Новая королева лиринов, женщина по имени Рапсодия (принц Вишла, впрочем без особого желания, сделал ей предложение), и Гвидион из Маносса, возможный наследник намерьенской династии, правившей Роландом, Илорком и самим Сорболдом тысячу лет назад, были избраны советом, на котором присутствовали оставшиеся в живых намерьены и их потомки, едиными правителями объединившихся королевств центральных земель, сохранивших при этом свой суверенитет. Императрица сумела понять, что с ее стороны будет разумно с самого начала продемонстрировать дружественные намерения, а не проверять на деле, насколько решительно станут действовать в будущем лирины и болги, пытаясь завоевать ее земли.

Вдовствующая императрица всегда отличалась дальновидностью и прекрасно осознавала, что сотрудничество с новым союзом обеспечит ей защиту в дальнейшем.

Но, как и большинство людей, способных заглянуть в будущее, она не видела тени, прятавшейся у нее за спиной.

Над улицами Джерна'сида, столицы Сорболда, тяжело поднималась почти полная луна, чей тусклый свет лился на песок, засыпавший аккуратные сады и превосходные дороги, как постоянное напоминание о пустыне, которая подступала к городу с двух сторон. Казалось, ветер потешался над луной, насмешливо швыряя в ее бледное лицо клочья облаков, с пронзительным, диким воем проносясь над спящим городом. «Попытайся меня укротить, — словно говорил он. — Ну же, я бросаю тебе вызов».

Луна же в ответ залила центральную часть города ослепительным сиянием.

Над дворцом Джерна Тал, Дворцом Весов, возвышалась самая священная реликвия этих земель. Она представляла собой огромные весы: деревянную колонну с балкой, отполированную руками намерьенских мастеров тысячу лет назад, и еще более древние металлические чаши — отполированные безжалостным песком и ветром поддоны из сверкающего золота, которые пересекли океан на кораблях, убегая от гибели того места, где их выплавили.

В последний раз гигантские весы использовали три года назад, когда после смерти Патриарха Сепульварты было принято решение исключительной важности. Умирая, Патриарх отказался назвать имя своего преемника, предоставив право выбора весам. Благословенные всех провинций, священники, непосредственно подчиняющиеся Патриарху, прибыли в Джерна Тал для участия в древнем и высокочтимом ритуале, в результате которого весы должны были указать человека, достойного стать новым Патриархом.

За время своего существования весы принимали самые разные решения, например о виновности или невиновности того или иного преступника, а также о правильности и справедливости заключаемых соглашений. Однако в последнее время к их мудрости прибегали, только когда речь шла о вопросах государственной важности. Выбор будущего Патриарха Сепульварты, естественно, относился именно к таким вопросам.

Кольцо Мудрости, один из атрибутов власти Патриарха, торжественно положили на чашу, повернутую в сторону западного ветра, ветра справедливости, имя которого Льюк.

Один за другим кандидаты забирались на восточную чашу, и она всякий раз резко взмывала вверх, потом под радостные вопли толпы, собравшейся понаблюдать за происходящим, падала вниз, и несостоявший Патриарх плюхался на мягкое место в пыль у основания весов. Самый молодой из Благословенных, Ян Стюард, храбро вызвался быть первым. Он приземлился на мостовую с таким грохотом и имел столь жалкий вид, что самый старший из Благословенных, Колин Абернати, сразу же решил отказаться от своих притязаний на пост Патриарха.

В конце концов, когда все претенденты были отвергнуты весами как недостойные кольца и имени Патриарха, вперед выступил высокий широкоплечий человек, чьи вьющиеся светлые волосы и борода заметно поседели. Он поднялся на чашу весов с таким видом, будто проделывал это уже множество раз, и стоял не шелохнувшись, словно прислушивался к голосам, что-то нашептывающим ему с затянутого тучами неба. Огромные весы вознесли его над головами присутствующих, а в следующее мгновение замерли в равновесии.

Когда потрясенная толпа пришла в себя и радостно взревела, приветствуя нового Патриарха, он произнес только одно слово — свое имя:

«Константин».

Толпа на несколько секунд потрясение замерла, — это имя прекрасно знали в Сорболде, оно принадлежало знаменитому гладиатору из западного города-государства Джакар, хладнокровному, кровожадному убийце, не знавшему милосердия на арене и вдруг исчезнувшему несколько месяцев назад.

То, что пожилой священник, который вскоре будет посвящен в сан Патриарха и станет самым могущественным целителем в мире, является тезкой жестокого гладиатора, таило в себе невероятную иронию, и по толпе пробежала волна смеха, разбудившая колокола на башнях Джерна Тала.

Вечером того же дня, когда решение весов было торжественно занесено в священные книги Сепульварты, после того как толпа давно разошлась, нового Патриарха видели у подножия весов, где он стоял, с благоговейным изумлением глядя на древний инструмент правосудия.

В свете убывающей луны на весы смотрел другой человек, на жестком лице которого выражение благоговения постепенно сменилось почтением. Его смуглые руки, залитые серебряным светом, нервно поглаживали какой-то предмет, в то время как он сам не сводил глаз с величественного инструмента правосудия, окутанного сгустившимся мраком.

Сменилась последняя ночная стража, а он продолжал стоять в тени Джерна Тала. Солдаты Второй степной колонны, ужасно потеющие в своих жестких кожаных шлемах, обернутых изнутри простой льняной тканью, прошли мимо него, не заметив ничего необычного, и на улице воцарилась тишина. Потом огни во дворце начали гаснуть, и вскоре он погрузился в темноту.

Тогда незнакомец выдохнул и затем сделал глубокий вдох, наполнив свои легкие горячим летним воздухом, сухим, несущим в себе предзнаменования.

Затем он начал медленно подниматься по ступеням, ведущим к гигантским весам.

Неверный лунный свет отражался от золотых чаш, таких больших, что на них легко уместилась бы телега, запряженная парой быков. Человек устремил задумчивый взгляд в центр одной из чаш, на поверхность, отмеченную следами времени и непогоды, но продолжавшую испускать собственное сияние.

Его левая ладонь раскрылась.

В ней лежала гирька в форме трона.

Резьба на гирьке поражала воображение своей изысканной красотой. Крошечный трон как две капли воды походил на трон Сорболда, на нем даже имелось изображение меча и солнца, украшавшее древний символ власти, ныне занимаемый вдовствующей императрицей.