Книга Пророчество: Дитя Земли - Элизабет Хэйдон

Прикосновение к пуговице помогло, оно вновь приблизило Эмили, хотя всего лишь на несколько мгновений. Он ощутил, как рвется кружево на ее корсаже, которое он нечаянно зацепил дрожащей от страха и волнения рукой. Он все еще видел улыбку в ее глазах.

«Возьми ее, Сэм, в память о той ночи, когда я отдала тебе свое сердце».

Он повиновался и с тех пор носил маленькую пуговицу в форме сердца рядом со своим, покрытым шрамами, цепляясь за воспоминания о том, что потерял.

Он постоянно искал Эмили, обращался в музеи и хранилища исторических документов, всматривался в лица встречных женщин, молодых и старых, у кого волосы имели цвет светлого льна в летний день, такими казались волосы Эмили в темноте. Он внимательно изучал женские запястья, пытаясь отыскать крошечный шрам, запечатлевшийся в его памяти. Конечно, он так ее и не нашел; Прорицательница Прошлого заверила его, что Эмили не было ни на одном из кораблей, успевших отчалить с Серендаира до того, как Остров поглотил вулканический огонь.

«Нет, мой мальчик, мне жаль тебя разочаровывать, но ни одна женщина с таким именем, похожая на ту, которую ты ищешь, не садилась на корабль, ушедший с Острова до его уничтожения. Она не приплыла на большую землю и не сошла на берег».

Прорицательница была его бабушкой, она никогда не стала бы ему лгать, к тому же она лишилась бы своего дара, если бы сказала неправду. Энвин ни при каких обстоятельствах не стала бы так рисковать.

И Ронвин, сестра Энвин, Прорицательница Настоящего. Он умолял ее воспользоваться компасом, одним из трех древних артефактов, при помощи которых Меритин, ее отец — намерьен-путешественник, — нашел эту новую землю. Его рука дрожала, когда он протянул ей тринадцатигранную медную монетку в три пенни, почти не имеющую ценности, подружку той, что он отдал Эмили.

— Только три такие монетки существуют в мире, — сказал он Прорицательнице, и его юный голос дрогнул, выдавая сердечную боль. — Если тебе удастся отыскать такую же, ты найдешь Эмили.

Прорицательница Настоящего взяла компас в тонкие хрупкие пальцы. Он вспомнил, как монетка засияла, а за тем послышался легкий гул, и на его глаза навернулись слезы. Наконец Ронвин печально покачала головой:

— Такой монетки, как у тебя, больше нет в нашем мире, мой мальчик; мне очень жаль. На земле их нет — возможно, они лежат на дне, но даже мне не видно, какие сокровища прячет Океан-Отец.

Эши не мог знать, что власть Прорицательницы не распространяется на саму Землю, где Время бессильно.

И тогда он сдался и почти поверил в ужасную правду, хотя продолжал искать Эмили в лице каждой женщины, хотя бы отдаленно ее напоминающей. Она присутствовала во всех его мыслях, улыбалась в снах, и он невольно вы полнил обещание, которое так неосторожно ей дал:

— Я буду все время думать о тебе.

Прошло много лет, прежде чем ее образ истаял в его памяти, а жизнь превратилась в бесконечный кошмар. Когда-то его сердце было светлым храмом ее памяти, но теперь оно стало разрушенным склепом, которого коснулась рука зла. Память об Эмили не могла оставаться в таком месте. Он не понимал, как Эмили удалось вернуться к нему этой ночью и слегка задержаться в дыму над каминной решеткой.

— Я буду все время думать о тебе, пока не увижу вновь.

Образ потускнел. Эши отчаянно пытался удержать ускользающее видение, но Эмили уходила, продолжая его звать:

— Я люблю тебя, Сэм. Мне пришлось так долго тебя ждать. Но я всегда знала, что ты придешь, если мое желание будет достаточно сильным.

Эши сел, пот выступил на его холодной коже, скрытой в тумане волшебного плаща. Он дрожал. Если бы хоть какая-нибудь магия могла ему помочь.

Стражники фирболги, стоявшие на посту в конце коридора, почтительно поклонились Акмеду, когда он вышел из своих покоев и направился в спальню Рапсодии. Громко постучав, он распахнул дверь, — еще один элемент утреннего фарса, который он разыгрывал ради фирболгов, полагавших, что Рапсодия и Джо являются королевскими куртизанками, и поэтому не осмеливавшихся к ним приставать. Акмед и Грунтор получали огромное удовольствие от возмущения, которое эта игра вызывала у Рапсодии, но потом она перестала возражать, главным образом из-за Джо.

Огонь в камине неуверенно мерцал, отражая беспокойство, царившее в ее душе. Рапсодия продолжала читать свиток и даже не подняла головы, когда Акмед вошел.

— Ну, доброе утро, Первая Женщина. Тебе нужно работать над собой, чтобы убедить фирболгов в том, что ты являешься королевской шлюхой.

— Заткнись, — автоматически ответила Рапсодия, продолжая читать.

Акмед ухмыльнулся. Он взял нетронутый чайник с подноса с завтраком и налил себе чашку; чай успел остыть. Похоже, Рапсодия встала раньше, чем обычно.

— И какой паршивый манускрипт ты читаешь на сей раз? — спросил он, протягивая ей чашку с едва теплым чаем.

Не поднимая глаз, Рапсодия коснулась чашки. Акмед почувствовал, как мгновенно нагрелись гладкие стенки, а над чаем поднялся пар. Он подул и сделал несколько глотков обжигающей жидкости.

— «Неистовство дракона». Потрясающе, прошлой ночью манускрипт неизвестно откуда появился перед моей дверью. Какое поразительное совпадение!

Акмед присел на аккуратно застеленную постель, скрывая усмешку.

— В самом деле? Тебе удалось узнать что-нибудь интересное об Элинсинос?

На лице Рапсодии промелькнула быстрая улыбка, и она посмотрела на Акмеда.

— Давай посмотрим. — Она откинулась на спинку кресла и поднесла древний свиток поближе к свече.

— «Элинсинос имеет от ста до ста пятидесяти футов в длину, а ее зубы напоминают хорошо заточенные мечи, — прочитала Рапсодия. — Она может принимать любую форму по собственному желанию, также ей подвластны и такие природные явления, как торнадо, землетрясение, наводнение или ветер. Внутри ее живота лежат камни самородной серы, рожденные в огне Преисподней, которые позволяют ей уничтожать все, на что она дунет. Она зла и жестока, а когда Меритин, ее любовник-моряк, не вернулся, она пришла в такое неистовство, что опустошила западную половину континента, в том числе и центральные провинции Бетани. Страшный пожар, устроенный ею, зажег вечное пламя в базилике — он горит там и посей день».

— Я заметил иронические нотки в твоем голосе. Ты не веришь историческим свидетельствам?

— Большей их части. Ты забываешь, Акмед, я — Певица. Мы сами пишем баллады и легенды. И мне прекрасно известно, что такое преувеличение.

— Ты и сама так поступала?

Рапсодия вздохнула:

— Ты же знаешь. Певцы, а в еще большей степени Дающие Имя, не могут солгать и сохранить после этого свой статус и способности, хотя мы можем повторять недостоверные легенды или вовсе вымышленные истории, если не выдаем их за истинные сведения.

Акмед кивнул.

— Но если ты не веришь тому, что написано в манускрипте, то почему ты встревожена?