Книга Мать - Максим Горький

- Стара уж я для этого, неграмотна…

…Павел говорил все чаще, больше, все горячее спорил и -худел. Матери казалось, что когда он говорит с Наташей или смотрит на нее, -его строгие глаза блестят мягче, голос звучит ласковее и весь он становитсяпроще.

«Дай господи!» - думала она. И улыбалась.

Всегда на собраниях, чуть только споры начинали приниматьслишком горячий и бурный характер, вставая хохол и, раскачиваясь, точно языкколокола, говорил своим звучным, гудящим голосом что-то простое и доброе,отчего все становились спокойнее и серьезнее. Весовщиков постоянно угрюмоторопил всех куда-то, он и рыжий, которого звали Самойлов, первые начинали всеспоры. С ними соглашался круглоголовый, белобрысый, точно вымытый щелоком, ИванБукин. Яков Сомов, гладкий и чистый, говорил мало, тихим, серьезным голосом, они большелобый Федя Мазин всегда стояли в спорах на стороне Павла и хохла.

Иногда вместо Наташи являлся из города Николай Иванович,человек в очках, с маленькой светлой бородкой, уроженец какой-то дальнейгубернии, - он говорил особенным - на «о» - говорком. Он вообще весь былкакой-то далекий. Рассказывал он о простых вещах - о семейной жизни, о детях, оторговле, о полиции, о ценах на хлеб и мясо - обо всем, чем люди живут изо дняв день. И во всем он открывал фальшь, путаницу, что-то глупое, порою смешное,всегда - явно невыгодное людям. Матери казалось, что он прибыл откуда-тоиздалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью, а здесь -все чужое ему, он не может привыкнуть к этой жизни, принять ее как необходимую,она не нравится ему и возбуждает в нем спокойное, упрямое желание перестроитьвсе на свой лад. Лицо у него было желтоватое, вокруг глаз тонкие, лучистыеморщинки, голос тихий, а руки всегда теплые. Здороваясь с Власовой, он обнималвсю ее руку крепкими пальцами, и после такого рукопожатия на душе становилосьлегче, спокойнее.

Являлись и еще люди из города, чаще других - высокаястройная барышня с огромными глазами на худом, бледном лице. Ее звали Сашенька.В ее походке и движениях было что-то мужское, она сердито хмурила густые темныеброви, а когда говорила - тонкие ноздри ее прямого носа вздрагивали.

Сашенька первая сказала громко и резко:

- Мы - социалисты…

Когда мать услыхала это слово, она в молчаливом испугеуставилась в лицо барышни. Она слышала, что социалисты убили царя. Это было водни ее молодости; тогда говорили, что помещики, желая отомстить царю за то, чтоон освободил крестьян, дали зарок не стричь себе волос до поры, пока они неубьют его, за это их и назвали социалистами. И теперь она не могла понять -почему же социалист сын ее и товарищи его?

Когда все разошлись, она спросила Павла:

- Павлуша, разве ты социалист?

- Да! - сказал он, стоя перед нею, как всегда, прямо итвердо. - А что?

Мать тяжело вздохнула и, опустив глаза, спросила:

- Так ли, Павлуша? Ведь они - против царя, ведь они убилиодного.

Павел прошелся по комнате, погладил рукой щеку и,усмехнувшись, сказал:

- Нам это не нужно!

Он долго говорил ей что-то тихим, серьезным голосом. Онасмотрела ему в лицо и думала: «Он не сделает ничего худого, он не может!»

А потом страшное слово стало повторяться все чаще, остротаего стерлась, и оно сделалось таким же привычным ее уху, как десятки другихнепонятных слов. Но Сашенька не нравилась ей, и, когда она являлась, матьчувствовала себя тревожно, неловко…

Однажды она сказала хохлу, недовольно поджимая губы:

- Что-то уж очень строга Сашенька! Все приказывает - вы и тодолжны, вы и это должны… Хохол громко засмеялся.

- Верно взято! Вы, ненько, в глаз попали! Павел, а? И,подмигивая матери, сказал с усмешкой в глазах:

- Дворянство! Павел сухо заметил:

- Она хороший человек.

- Это верно! - подтвердил хохол. - Только не понимает, чтоона - должна, а мы - хотим и можем!

Они заспорили о чем-то непонятном.

Мать заметила также, что Сашенька наиболее строго относитсяк Павлу, иногда она даже кричит на него. Павел, усмехаясь, молчал и смотрел влицо девушки тем мягким взглядом, каким ранее он смотрел в лицо Наташи. Этотоже не нравилось матери.

Иногда мать поражало настроение буйной радости, вдруг идружно овладевавшее всеми. Обыкновенно это было в те вечера, когда они читали вгазетах о рабочем народе за границей. Тогда глаза у всех блестели радостью, всестановились странно, как-то по-детски счастливы, смеялись веселым, яснымсмехом, ласково хлопали друг друга по плечам.

- Молодцы товарищи немцы! - кричал кто-нибудь, точноопьяненный своим весельем.

- Да здравствуют рабочие Италии! - кричали в другой раз. II,посылая эти крики куда-то вдаль, друзьям, которые не знали их и не могли понятьих языка, они, казалось, были уверены, что люди, неведомые им, слышат ипонимают их восторг.

Хохол говорил, блестя глазами, полный всех обнимавшегочувства любви:

- Хорошо бы написать им туда, а? Чтобы знали они, что вРоссии живут у них друзья, которые веруют и исповедуют одну религию с ними, живутлюди одних целей и радуются их победам!

И все мечтательно, с улыбками на лицах, долго говорили офранцузах, англичанах и шведах как о своих друзьях, о близких сердцу людях,которых они уважают, живут их радостями, чувствуют горе.

В тесной комнате рождалось чувство духовного родства рабочихвсей земли. Это чувство сливало всех в одну душу, волнуя и мать: хотя было ононепонятно ей, но выпрямляло ее своей силой, радостной и юной, охмеляющей иполной надежд.

- Какие вы! - сказала она хохлу как-то раз. - Все вамтоварищи - армяне, и евреи, и австрияки, - за всех печаль и радость!

- За всех, моя ненько, за всех! - воскликнул хохол. - Длянас нет наций, нет племен, есть только товарищи, только враги. Все рабочие -наши товарищи, все богатые, все правительства - наши враги. Когда окинешьдобрыми глазами землю, когда увидишь, как нас, рабочих, много, сколько силы мынесем, - такая радость обнимает сердце, такой великий праздник в груди! И также, ненько, чувствует француз и немец, когда они взглянут на жизнь, и так жерадуется итальянец. Мы все - дети одной матери - непобедимой мысли о братстверабочего народа всех стран земли. Она греет нас, она солнце на небесправедливости, а это небо - в сердце рабочего, и кто бы он ни был, как бы ниназывал себя, социалист - наш брат по духу всегда, ныне и присно и во векивеков!

Эта детская, но крепкая вера все чаще возникала среди них,все возвышалась и росла в своей могучей силе. И когда мать видела ее, онаневольно чувствовала, что воистину в мире родилось что-то великое и светлое,подобное солнцу неба, видимого ею.