Книга Винс и Джой - Лайза Джуэлл

Джой не очень представляла, что такое секс или страсть. За свои почти восемнадцать лет она не встретила никого, с кем ей хотелось бы заняться сексом, никогда не чувствовала возбуждения или покалывания в низу живота. Сама мысль о том, что кто-то может в нее проникнуть, казалась ей чуждой – словно целиком проглотить вареное яйцо, или протянуть из одного уха в другое леску. Она влюблялась в поп-звезд и актеров и в недостижимых мальчиков из соседней престижной школы, но она никогда не испытывала настоящего сексуального влечения.

До этого момента.

Она наблюдала, как Винс идет к ней через паб, неся в руках две пинты светлого пива. Ей нравились его густые, светло-каштановые волосы, ниспадающие мягкими волнистыми прядями спереди и коротко подстриженные по бокам и сзади. На нем была черная футболка, заправленная в черные суконные брюки. Крепкая, гладкая шея, широкие, сильные плечи. В красивых, больших ладонях пивные кружки казались хрупкими. Он был человеком, с которым она хотела бы потерять девственность. С места в карьер. Прямо так.

– Итак, – сказала она, задержав дыхание, когда он сел рядом, – расскажи про шрамы.

Да, и еще одно насчет этого Винса – с ним она легко могла говорить о чем угодно.

Он улыбнулся и провел по ним пальцами.

– Ааа, – протянул он, – шрамы. Ты правда хочешь знать?

– Ага, – кивнула она.

– Хорошо. У меня была операция. Год назад. У меня из челюсти вынули кусок кости, вставили спицы, все такое.

– Ничего себе. Зачем?

Винс пожал плечами.

– Чтобы избавить меня от уродства.

Джой рассмеялась.

– В смысле – «от уродства»?

– В смысле, я выглядел странно. У меня был неправильный прикус, вот такой, – он выдвинул вперед нижнюю челюсть, – и из-за этого были проблемы с едой, зубами и вообще, и поэтому мне сделали операцию. Они работали над костью вот здесь. – Он показал на шрамы.

Джой содрогнулась.

– Больно было?

– О да. Жуткие мучения. Я не мог нормально есть еще несколько месяцев, очень похудел. Весил меньше шестидесяти килограммов, когда они сняли скобы. Выглядел как скелет. Настоящий ад – не мог ни говорить, ни глотать, ни двигать челюстью. Целый год я только слушал музыку и пил антибиотики. Просто кошмар.

– Боже, бедняга. Теперь все в порядке?

– Да. Ну, почти. Еще немного побаливает, затекает по утрам, зевать не очень приятно…

– А ты… Ты… Я хотела спросить, насколько ты был уродлив?

– Ну, ребята в школе считали меня весьма отвратительным. Называли «Дынеголовый».

– Дынеголовый? Почему Дынеголовый?

– Из-за фамилии.

– Твоя фамилия Мелон?

– Ага. С двумя «л».

– Серьезно?

– Ага. Меллон. Могло быть хуже. Я мог оказаться девчонкой с огромными сиськами.

– А по-моему, красивая фамилия.

– Считаешь?

– Ага. Мне нравится.

– Хм. Раньше я об этом не задумывался. Даже хотел поменять ее после того, как мама вышла за Криса, – взять его фамилию.

– Какую?

– Джебб.

– О нет, – она со вздохом покачала головой, – Меллон – куда лучше.

– Думаешь?

– Господи, да. Если хочешь, давай поменяемся.

– Зачем? Какая у тебя фамилия?

– Даунер. Мило, да?

– Ну да, неплохо. Особенно в сочетании с твоим именем. Прямо оксюморон[2].

Джой улыбнулась.

– Вроде того, – сказала она. – У врачей я имела колоссальный успех.

– Врачей?

– Да, врачей, – вздохнула Джой. Ей хотелось ему рассказать. Хотелось, чтобы он знал. – Думаю, будет справедливо сообщить тебе, что ты сидишь в пабе с психом.

– Ну да, конечно.

– Серьезно. В этом году я провела в больнице четыре недели. Нервный срыв. – Она умолкла и напряженно улыбнулась, ожидая его реакции, но заранее зная, что он поймет.

А потом она рассказала ему все – то, что ни рассказала бы никому, грязные и жалкие подробности. Рассказала, как вернулась домой из школы и обнаружила отца, сидящего на кухонном стуле со спущенными брюками, и Тони Моран, соседку, у него на коленях, и как Тони Моран продолжала самозабвенно прыгать на ее отце, когда Джой вошла, а отец смотрел через плечо Тони в немом ужасе.

Она рассказала ему, как отец дал ей 500 футов хрустящими купюрами по 10 футов, чтобы она не рассказывала матери, и как она потратила деньги на одежду, но вернула все в магазин на следующие же выходные, потому что чувствовала себя ужасно виноватой. А потом она спрятала 500 футов в шкаф, в коробку из-под обуви, и несколько недель наблюдала, как ее мама раболепствует перед отцом, готовит ему ужин, чистит ботинки, массирует ему вечером ноги, пока он лежит на диване, в то время как он продолжает интрижку с Тони Моран. Рассказала ему, как хотела рассказать все маме, но не решалась, слишком боясь последствий, которые, как она знала, сильнее ударят по маме, чем по отцу, и как она научилась узнавать запах Тони Моран, когда отец возвращался домой с гольфа или с заседания комитета.

Она рассказала ему об ужасном ощущении секретности, которое дополнительно стимулировал ее отец, словно ложь была их общей увлекательной тайной, и как со временем становилось все труднее и труднее хранить эту тайну.

Финал наступил, когда она переживала стресс из-за вступительных экзаменов, таскала десятикилограммовое портфолио формата A1 по стране, в то время как на улице стояла необыкновенная для этого времени года жара. Джой сидела у кабинетов рядом с десятками других кандидатов, считала, что все они лучше нее, и вообще не понимала, зачем она на это пошла.

Паническое настроение не покидало ее, словно прочто обосновалось в ее теле. Иногда она забывала, как нужно ходить, как переставлять ноги. А иногда забывала, как правильно дышать, сердце останавливалось, а потом снова начинало бешено колотиться. Она провела столько времени, замкнувшись в себе, в странном маленьком пузырьке навязчивых идей, что стала рассеянной и смешной, казалась почти сумасшедшей. Она постоянно оставляла везде вещи, забывала длинные разговоры, не являлась на встречи. Но она не догадывалась, насколько близка к полному краху, пока не явилась одним весенним утром на собеседование в Школу искусств в Челси – без портфолио. Она не догадывалась, что оставила портфолио дома, пока ее не попросили его показать – в этот момент она расплакалась и выбежала из комнаты. Потом она села не на тот поезд и уехала в Норидж. У нее с собой было недостаточно денег, чтобы купить обратный билет до Лондона, и ее маме пришлось приехать из Колчестера, чтобы отвезти ее домой.