Книга Точка опоры – точка невозврата - Лев Альтмарк

— А скажите, уважаемый, — спрашиваю у хозяина, — он сам убирал у себя в квартире или к нему приходила уборщица?

— Сам. Он был такой чистоплотный и аккуратный молодой человек!

— Почему — был? Мы же ещё не знаем, что с ним. Вам не кажется странным, что перед тем, как исчезнуть, ваш постоялец всё вычистил до последней пылинки. Для чего ему это понадобилось, спрашивается? Он к чему-то готовился?

— Теперь уже не узнаешь. Потому вы, наверное, и пришли осматривать его комнату. Скажите честно, с ним что-то случилось?

— Именно это мы и хотим узнать.

— Эх, молодой человек, — подозрительно качает головой хозяин, — кого вы хотите обмануть? Когда о ком-то начинают говорить в прошедшем времени, а человека рядом с вами нет уже несколько дней, то что вы прикажете обо всём этом думать?

— Посмотрите сюда, — зовёт нас один из полицейских, — тут на столе ноутбук. Может, он вам пригодится?

— Шеф, — окликает меня Штрудель, — я же говорил, что ничего интересного здесь не будет. Давайте хоть в ноутбуке покопаемся, вдруг в нём что-то интересное окажется. Отдадим ребятам в лабораторию.

— Хорошо, — вздыхаю я, — забирайте ноутбук, и поехали скорее на чистый… вернее, грязный воздух!

Уже в машине перед тем, как включить зажигание, Лёха извлекает из бардачка папку с бумагами и тоскливо вопрошает:

— Куда теперь? Осталось три человека — Ицхак Левинштейн, Наома Адари и Гершон Дубин.

— Кратенько о каждом. А потом определимся.

— Ицхак Левинштейн жил… то есть живёт в поселении в двадцати километрах от города. Семья — жена и трое детей. Занимается сантехникой, староста в тамошней синагоге. Наома Адари — домохозяйка, разведёнка, нянчит внука, которого ей подбросила дочь, уехавшая учиться в Америку. Гершон Дубин — безработный, живёт на пособие от Института национального страхования, музыкант по профессии, живёт в общежитии для новых репатриантов.

— Полный ассортимент, — невольно усмехаюсь я, — только арабов в этом списке не хватает.

— Арабов тут точно нет. Да у них и не пропадал никто за последнее время. Не дай бог, пропал бы кто-то — шуму на весь мир было бы.

— Поехали к первому, кого ты назвал. Как его — Ицхак Левинштейн?

— И в самом деле, — соглашается Штрудель, — остальные живут в городе, а до поселения ещё ехать и ехать.

— И когда это двадцать километров было для тебя расстоянием? — качаю головой. — Ох, жирком ты тут, Штрудель, зарос на вольных-то харчах!

Поселение, в котором проживает староста синагоги и по совместительству сантехник, оказалось совсем небольшим, но очень живописным оазисом среди пустынных, выжженных солнцем каменистых холмов. Домов здесь от силы полсотни, но на окраине поселения небольшая ферма и маленький заводик по изготовлению молочной продукции из козьего молока.

— Сюда бы перебраться на жительство, — сразу принимаюсь фантазировать я, — сидел бы под местным деревом Бо, медитировал на дальние холмы, пил бы свежее молочко от белой козочки и крутил бы романы с местными пейзанками…

— А бандитов кто бы ловил? — веселится Штрудель, старательно лавируя между скалами, стискивающими узкую асфальтированную дорожку, ведущую к воротам поселения. — Да и староват ты, шеф, для местных пейзанок, которые кровь с молоком…

— Бандитов вы с Виктором ловить будете. Ваша очередь. А то я всех переловлю, и вас за ненадобностью из полиции уволят. Пейзанок же мне и в самом деле не надо, хватит медитаций и молочка.

Солдатик у ворот поселения внимательно оглядывает нашу машину и, даже невзирая на полицейскую форму Штруделя, просит показать документы.

— Что-то произошло? — насторожился Лёха.

— Как обычно, — машет рукой солдатик, — два часа назад обстреляли машину одной из здешних жительниц, а сейчас армия и полиция прочёсывают окрестности. Просили никого не впускать и не выпускать из поселения. А вас, наверное, в помощь прислали из города?

— Нет, мы по другому вопросу…

Дом, в котором живёт семья Левинштейнов, стоит на краю поселения и, как все остальные дома, имеет небольшой участок с декоративным каменным заборчиком по периметру, и вдоль него тянется низкорослый зелёный кустарник. Повсюду такая тишина, что слышно, как где-то далеко, почти у самых ворот, солдатик разговаривает с очередным въезжающим в поселение.

Штрудель выбирается из машины, сладко потягивается и топает к дверям. Сто стороны я наблюдаю, как он легонько толкнул дверь, и она распахнулась, потом он проходит внутрь и через минуту уже выходит.

— Пусто, — кричит он мне, — дома никого нет. Сперва хозяин куда-то исчез, теперь все остальные…

— Тьфу на тебя! — сплёвываю я. — Этого нам ещё не хватало. Сходи к соседям, спроси, где жена и дети. Может, в магазин отправились или сидят у кого-то в гостях и чай пьют. А двери тут никогда не закрывают.

— Ну да, — кивает Лёха, — свои не воруют, а чужих сюда и близко не пускают. Вот бы в городе так стало…

Пока он ходит по соседям, я сижу в машине, курю сигарету и неожиданно для себя подумал о том, как мало нужно человеку для счастья: жить в таком небольшом домике со своей семьёй, знать, что у тебя в соседях хорошие и доброжелательные люди, а главное, быть уверенным в том, что ничего вокруг тебя не измениться хотя бы на ближайшие полсотни лет.

— Всё в порядке, — докладывает запыхавшийся Штрудель, на ходу пережёвывая булочку, которой не упустил случая угоститься у гостеприимных соседей, — вернее, как раз всё не в порядке. Оказывается, Двору, жену Ицхака Левинштейна, сегодня утром обстреляли арабы, когда она с детьми поехала в город к какой-то своей родственнице.

— Жива?

— Ранена, но не сильно, а дети не пострадали. Сейчас она уже в больнице.

— Надо навестить и пообщаться с ней. А пока давай посмотрим, что у них дома. Надеюсь, на нас за это никто не осудит.

— Даже не знаю, ведь мы без ордера, — мнётся Лёха, потом машет рукой. — Гори оно всё синим пламенем, пошли в дом!

Но в доме у Левинштейнов ничего интересного для нас не оказалось. Единственное, что отличало их жилище от тех, что мы осматривали раньше, это большое количество книг. Я мельком проглядел их, но в большинстве своём это были книги по средневековой еврейской истории, многие с закладками и вложенными листками, исписанными быстрым неразборчивым почерком. Выделенных фломастером фрагментов мы не обнаружили.

— Странно получается, — задумчиво изрекаю я, и Лёха молча внимает словам учителя, — сантехник интересуется историей и даже делает выписки из книг. К чему бы это? Будем у его супруги в больнице, надо не забыть поинтересоваться… Ну что, возвращаемся в город?

5

Больница, в которую доставили Двору Левинштейн, находится на въезде в город, поэтому мы решаем для начала навестить её, а потом уже отправиться к двум нашим оставшимся пропавшим.