Книга Невеста с Бесовского места - Лана Синявская

– И что коллекционирует? – Я заинтересовалась.

– Да все подряд. – Сказала она как-то неуверенно. Мне почему-то показалось, что Люся что-то недоговаривает, но расспросить ее я не успела. В кухню ворвалась Наташа и сходу потребовала:

– Налей мне чаю!

– Сама налей, – спокойно ответила я. – Чайник только что вскипел.

Люся посмотрела на меня одобрительно, а вот Наташа мгновенно вспыхнула:

– Ты что себе позволяешь?! – завизжала она. – НЕМЕДЛЕННО! ДАЙ! МНЕ! ЧАЙ!

Я даже не повернулась в ее сторону.

– Не хочешь работать? Убирайся тогда! Совсем обленились! – вопила девчонка, явно повторяя чьи-то слова.

Неожиданно она смолкла. Я услышала, как открылась дверца шкафа. Звякнула чашка о край стола. За спиной что-то прошуршало, раздался звук льющейся воды.

Я не ожидала такой легкой победы и, обернулась, почувствовав неладное, но было поздно. Под Люсин крик «Да что ж ты делаешь, зараза!» я увидела, как падает наполненная крутым кипятком чашка. Вода, пар осколки полетели во все стороны. Мне повезло, большая часть воды попала на туфли, но все равно было очень больно.

Лицо Наташи исказилось, глаза стали круглыми. Она попятилась, потом круто развернулась и выбежала. Люся погрозила ей вслед кулаком и, причитая, бросилась ко мне.

– Святые угодники, Катя! Тебе больно?

– Терпимо. – Я выдавила из себя улыбку.

– Ну, все, сейчас я ее выпорю, – прорычала горничная.

– Погоди!

Куда там! Люси и след простыл. Прихрамывая, я поплелась следом, ориентируясь на топот ее ног и сердитые вопли.

Дом как будто вымер. Пока я пересекала большую гостиную и карабкалась по лестнице на второй этаж, мне не встретилось ни единой живой души. Я понимала, Сальников с Кариной уехали на пикник, но оставались еще мать и бабушка девочки. И если Розалия была глуха как пень, то Татьяна не могла не слышать криков. Тем не менее, она так и не появилась.

Глава 4

Люся, самозабвенно ругаясь, барабанила кулаками в дверь, за которой забаррикадировалась маленькая безобразница, когда я, пыхтя и отдуваясь, вползла на второй этаж.

– Открой немедленно, негодница! – орала она, дергая бронзовую ручку.

Из запертой изнутри комнаты не доносилось ни звука. Люся продолжала неистовствовать.

– Отопри! Ты меня слышишь?!

– Люся, может оставить ее в покое?

– Ну, уж нет! – прорычала горничная. – Девчонка совсем оборзела!

– Давай, я попробую.

– Ты? Ну, рискни. – Люся усмехнулась, и мне снова стало не по себе. Как будто она знала что-то такое, что мне не понравилось бы. Но отступать было поздно.

Я положила руку на полированную дверь и сказала негромко:

– Наташа, это Катя. Открой, пожалуйста. Я не сержусь. Давай просто поговорим.

Бум! Что-то тяжелое ударилось в дверь с такой силой, что я отпрыгнула. Удар повторился. Потом еще раз. Дверь сотрясалась, словно сама по себе, и в этом было что-то жуткое. Я испуганно посмотрела на Люсю.

– На дверь кидается, истеричка проклятая, – шепотом пояснила она.

Мой гнев давно улетучился, уступив место недоумению. Наташа – всего лишь ребенок. Заброшенный, никому не нужный, ни похотливому отцу, ни равнодушной, поглощенной своими переживаниями матери.

– Наташа!

Ба-бах!

– Убирайтесь! – донеслось из-за двери. – Я нечаянно уронила чашку, и отстаньте все от меня!

В голосе маленькой девочки было столько ярости, что мне стало страшно, но я заставила себя собраться.

– Послушай, – обратилась я к Люсе тихим шепотом, – от этой двери есть запасной ключ?

– Ты хочешь туда войти?

Я кивнула.

– Не советую.

– Ключ принеси.

Горничная покачала головой, но сходила и принесла ключ от детской. Когда она отдавала его мне, я почувствовала, что ее ладонь влажная от пота. Люся боялась. Я попыталась поймать ее взгляд, но Люся на меня не смотрела.

Ключ лязгнул, когда его вставили в замочную скважину.

– Предупреждаю, если войдете, я выцарапаю вам глаза! – заверещала Наташа и в этот раз я ей поверила.

Но дверь уже подалась. Не думая о последствиях, я вошла в комнату. Наташа не набросилась на меня, как можно было предположить, она метнулась в противоположный угол комнаты и сжалась в комок, яростно сверкая глазами.

«Ничего страшного, – подумала я, осторожно оглядывая детскую спальню. – Обыкновенная маленькая девочка. Только очень злая. И несчастная».

Наташа молчала и не двигалась.

Я присела на край кровати, пытаясь понять, что так беспокоит меня в этой комнате. На первый взгляд это была обычная детская. Удобная кровать, веселые обои на стенах, письменный стол с компьютером, книжные полки и мягкий розовый ковер на полу.

И полное отсутствие игрушек.

Ни единой куклы, ни одного самого завалящего плюшевого мишки. Никого! А ведь девочке вряд ли исполнилось больше десяти лет.

– Почему у тебя нет игрушек? – спросила я с искренним удивлением.

– Я уже не маленькая, – процедила девочка с презрением. Но я уловила в ее голосе еще кое-что. Это был страх.

Поддавшись внезапно нахлынувшей жалости, я поднялась со своего места, решительно подошла к Наташе и попыталась погладить ее по голове. Она увернулась и бросилась навзничь, изо всех сил колотя по полу руками и ногами. Лицо ее побагровело и сильно дергалось, глаза остекленели. Я слышала ее прерывистое дыхание и не знала, как поступить. Стоять и смотреть, как девочка бьется в припадке, было выше моих сил, но и позвать на помощь я не решалась. Что-то подсказывало мне, что это не поможет.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос звучал ровно:

– Наташа!

Девочка как будто не слышала.

Я наклонилась и протянула руку. Наташа оскалилась, словно собиралась меня укусить, но вдруг лицо ее разгладилось, в глазах мелькнуло удивление.

– Откуда у тебя шрам? – спросила она нормальным голосом.

– Это у меня с детства, – испытывая неловкость, я поскорее одернула рукав, чтобы скрыть довольно уродливый шрам на запястье. Но Наташа перехватила мою руку. Ее пальцы были ледяными, но в движении не было больше агрессии. Она разглядывала шрам с интересом.

– Большой какой, – проговорила она с уважением. – Что случилось?

– Не помню, – честно ответила я. – Наверное, упала.

В глазах Наташи появилось недоверие, а я попыталась перевести разговор на другую тему. Возле окна я заметила мольберт с приколотым на нем чистым листом. Рядом на широком подоконнике лежала палитра и разбросанные кисти.