Книга Хлеба и зрелищ! - Надежда Нелидова

К 1 мая Зоя всегда мыла у Риммы окна. А тут в последнюю минуту позвонила: «Не могу прийти. Племянница зовёт на дачу, сготовила окрошку». – «Конечно, Зоя, о чём разговор».

После майских праздников домработница явилась, с остервенением принялась драить стёкла, так что те жалобно дребезжали и дзенькали. Была непривычно молчалива, но к обеду не выдержала, её язвительно прорвало:

– А здорово вы, Риммочка, меня тогда сглазили на Первое-то мая. Ну, обиделись, что не пришла окна мыть – так бы и сказали. А то такое на меня напустили – срам сказать. Как с той окрошки меня пронесло, как пронесло. Такая, извиняюсь за некультурность, диарея прошибла – сутки из туалета не вылезала. Не соврать, дюжину рулонов бумаги извела.

– Зоя, вы с ума сошли. Вероятно, квас был испорченный.

– Не-ет. Племянница с гостями ту же окрошку ели – всем ничего. Вот и сидела я в туалете да думала. «Должно, думаю, Риммочкиных рук дело, больше некому. Дескать, ах не пришла ко мне окна мыть?! Так получай!» Вы, Риммочка, в будущем сразу говорите, если что не по вам.

И, как Римма ни убеждала домработницу, что всё это «колдовство» – средневековье, мракобесие и херня собачья, – Зоя осталась в полной уверенности, что неукротимый понос на неё в отместку напустила хозяйка.

Если честно, Зоя давно бы ушла от Риммы – но было боязно. Если за немытые окна хозяйка так отомстила, то страшно подумать, что сделает над Зоей за увольнение. Наведёт чёрную немочь, останешься без рук-ног, в тень превратишься, на нет сойдёшь…

Римма вышла из автобуса. Как всегда, замесила сапогами склизкую, жирную, как мыло, глину на обочине дороги. Впереди девушка толкала коляску. Одной парой колёс – по глине, другой – по асфальту, чтобы не увязнуть. И ведь видят водители детскую колясочку – ни за какие коврижки, ни на миллиметр не объедут из какого-то злорадного принципа. Несутся, полные непонятной весёлой злобой на всех и вся.

Римма помогла девушке вытолкать коляску из грязи. Что происходит с людьми?! И видят, и молчат все, как воды в рот набрали.

Вспомнилось: когда у соседки погибли девочки, город устроил вечер скорби. Собрался поддержать несчастную мать, разделить её горе. В условленный час люди тихо подтягивались к площади, все с зажжёнными свечками. Целая площадь колеблющихся огоньков – печально и красиво!

Фотографии девочек завалили цветами, куклами, мягкими игрушками. Соседка стояла с низко, покорно опущенной головой. Ей говорили сочувственные слова, желали великого смирения и мудрости перенести трагедию.

Римма тоже решила поддержать. «До каких же пор, – горячо заговорила, обращаясь к окружающим, – будут твориться убийства на наших дорогах? До каких пор будем мы покорно сносить смерть под автомобильными колёсами детей, сестёр, братьев наших, стариков?» Но её уже мягко теснили в сторону, затирали спинами. Укоризненно шептали:

– Это акт скорби, а не гражданская панихида, не политический митинг! Деликатней нужно быть. Что вы, в самом деле, ведёте себя, как слон в паскудной… То есть в посудной лавке? («Оговорка по Фрейду», – хихикнул кто-то рядом. Сейчас модно, к месту и не к месту, вернуть эту «оговорку по Фрейду»).

«Что она себе позволяет!» «Пожалейте мать!» «Нашла время!» «Лишь бы смуту сеять!» «Какая бестактность!» – слышалось из толпы. Что оставалось делать? Римма повернулась и ушла, и долго ещё слышала за спиной колыханье, тяжкие глухие вздохи и стоны сплочённой, переминающейся толпы.

Но не сидеть же, сложа руки, и ждать, когда, не приведи Бог, в местной газете появится некролог о грудном младенце. Нужно сделать следующее: сфотографировать детскую коляску на Дороге смерти, под колёсами авто. Послать в газету, идти в ГАИ (пускай составляют предписание), выложить в инете…

Но не будешь же караулить мамочек с колясками, а после просить с риском для жизни позировать на дороге для удачного кадра. Римма пробежалась по соседям: у кого есть коляска.

В соседнем подъезде у молодых супругов Новиковых был новорождённый. Родители не пожалели для такого дела коляску-трансформер: небесно-голубую, украшенную весёлыми розовыми вставочками, накладными кармашками, висячими игрушками-погремушками.

Римма фотографировала вволю, в разных ракурсах: пусть у обывателей при виде детской коляски рядом с мчащимися машинами дрогнет сердце. Пусть, наконец, проснутся, оглянутся, встрепенутся!

Зоя принесла новость на хвосте. Сбрасывая плащик в прихожей, возбуждённо тараторила:

– Слышали, на Дороге смерти детскую коляску сбили, прямо в лепёшку сплющило?

– Ребёнка?!

– Коляску. Своими глазами видела: модная, голубенькая такая колясочка. Ребёнок, слава Богу, в последний момент вылетел. Закутанный был как чурбачок. Целёхонький, говорят, только испугался.

Римму обдало холодом, вдруг ослабли ноги.

– А коляска… Не с розовыми вставками?

– Не припомню, кажется, с розовыми. Ну да, точно, с розовыми! Модная такая, всякими фиговинками увешана. Да вы их знаете, Новиковых!

К вечеру в дверь громко, требовательно застучали. Потом нетерпеливо, грубо забарабанили кулаком, многими кулаками, ногами. Римма накинула куртку, вышла. Какие-то люди жёстко (не вырвешься!) подхватили её под руки, вывели во двор. В сумерках у подъезда колыхалась тёмная людская масса. Мелькали огни фонариков. Раздавались выкрики:

– Зачем коляску брала? Порчу хотела навести? Радуйся: навела, добилась своего! Разве можно фотосессии с коляской устраивать, хоть и пустой? Грех!

– Фоткала на камеру, а сама ситуацию заранее примеривала. Несчастье притягивала. Тёмную энергию. Вот и притянула. Чуть младенца на тот свет не отправила.

– Про неё давно слухи ходят, что этим делом занимается. Ворожбой. Чёрной магией. С нечистой силой знается.

– Да что на неё смотреть! Давай сюда ведьму!

Где-то в толпе плыла, мелькала и скрывалась знакомая маленькая головка с мышиным хвостиком. К Римме со всех сторон тянулись руки, растопыренные пальцы. Больно запутались в волосах, стащили Римму с крыльца в толпу, швырнули под ноги, под топочущие, пинающие каблуки.

– А-а-а, колдунья! А мы думаем, чего на дороге столько народу мрёт. Признавайся, твоих рук дело?!

– Вчера смотрю, – это возбуждённо и страстно говорила соседка, которую Римма столько раз привечала и поила чаем, – смотрю, Римма Васильна за угол завернула. Я вслед: она как сквозь землю провалилась. А где Римма Васильна стояла, там кошка чёрная сидит, ей Богу!

– Чего там рассусоливать! Тащите, сжечь её! Сже-е-ечь! – стоном неслось в толпе.

Римма, вырываясь, изо всех сил забарахталась, забила руками, замычала. Уронила настольную лампу, чуть не разбила. Листки с чертежами и эскизами разлетелись, рассыпались по всему полу. Она, не понимая, смотрела на эти листки, растерянно приглаживала встрёпанные волосы рукой. Никак не могла унять сердцебиение.