Книга Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - Дэвид Хоффман

Гербера обучили традиционным методам работы с агентами-разведчиками: поиску и закладке тайников, шифрованию сообщений, отправке и получению сигналов, обнаружению слежки. В Берлине 1950-х был распространен такой метод шпионажа: источников с восточной стороны склоняли являться для бесед на конспиративную квартиру в Западном Берлине; именно так действовал Кизевальтер в случае Попова. Для этого человек должен был иметь свободу перемещения с востока на запад — такое было возможно до возведения Берлинской стены в 1961 году. Позже у офицеров разведки появились другие трудности: необходимость вести агентов на расстоянии. У ЦРУ по-прежнему было мало опыта работы в закрытых обществах советского блока. В штаб-квартире тон в решении задач задавали в основном ветераны Управления стратегических служб — разведывательной службы времен Второй мировой. Во время войны они занимались дерзкими, почти военными операциями, но предпочтение отдавали безопасным методам — тем, что не требуют личного контакта (например, закладке тайников).

Используя тайники в местах, известных только агенту и его куратору, они обмениваются сообщениями и разведданными, никогда не встречаясь друг с другом. Новому поколению сотрудников, пришедших в ЦРУ после войны, тайники казались верхом предосторожности. Неугомонные и нетерпеливые, эти люди начали придумывать новые методы и экспериментировать с ними. Берлинская база стала опытным полем для работы со шпионами по ту сторону “железного занавеса”. Вместо того чтобы приглашать агентов на явочную квартиру, оперативники придумывали более оригинальные способы проникновения в закрытые зоны.

К счастью, подозрительность Энглтона не распространялась на Восточную Европу. Похоже, что она его не особенно волновала, и он не уделял ей много внимания, хотя государства — сателлиты СССР выстраивали там спецслужбы по модели КГБ и его предшественников{34}. “Глухие переулки” Берлина, Варшавы, Праги, Будапешта, Софии и других городов Восточной Европы стали испытательным полигоном для молодых оперативников ЦРУ. Они изобретали новые методы шпионажа в “запретных районах”, как их называли в ЦРУ. Но их способ мышления был еще важнее, чем методы. Гербера вдохновляла сама задача тех дней — борьба с коммунизмом и Советским Союзом. Он и его однокурсники в первых своих поездках за границу не хотели просто сидеть в кресле. “Железный занавес” не внушал им страха. Они сделали шпионаж своей профессией и презирали пассивность. Герберу никогда не нравился термин “запретные районы”. Запретные для кого? Не для него и не для его товарищей.

И не для Хэвиленда Смита. Прибыв на берлинскую базу в 1960 году полным идей, он стал пионером нового мышления, которое сформировал, работая в Праге.

Выпускник Дартмутского колледжа, Смит служил в армейской службе безопасности, где в 1951–1954 годах занимался перехватом сообщений, написанных по-русски и с помощью азбуки Морзе. Затем он поступил в Лондонский университет на аспирантскую программу по изучению России и параллельно иногда брал подработки от ЦРУ. У Смита были ярко выраженные способности к языкам, он говорил по-французски, по-русски и по-немецки. В 1956 году он пришел работать в ЦРУ, и его отобрали для командировки в Чехословакию. Смит вовсю занимался языковой подготовкой, когда в 1958 году ему неожиданно предложили возглавить пражскую резидентуру. Его предшественник был не слишком активен и внезапно покинул свой пост. Смит прибыл на новую работу в марте. Он уже владел чешским в достаточном объеме, но был слабо подготовлен к той секретной деятельности, которой намеревался заняться. Его не учили ремеслу шпионажа: как отправлять секретные письма, как выбирать места для тайников и пользоваться ими, обнаруживать слежку и избавляться от нее, как проводить встречи с агентами, — притом во враждебной среде, где постоянно велось наблюдение. Смиту пришлось учиться самому и на ходу{35}.

Смит узнал, что в пражской резидентуре имеются десятки современных раций, и тут пригодился его армейский опыт перехвата сообщений. Он выяснил радиочастоту, которой пользовались чешские спецслужбы в автомобилях наблюдения, следивших за посольством США, и смог взломать их голосовые коды. Если Смиту требовалось произвести закладку в тайник или отправить письмо, он включал рацию и магнитофон, чтобы записать переговоры. Затем он отправлял письмо или помещал что-то в тайник, возвращался и прослушивал запись. Если за ним следили, пока он был у тайника, он отменял операцию, если же признаков слежки не было, то подавал агенту сигнал, что можно забирать передачу. “Прага была идеальным местом для тех операций, что мы разрабатывали, — вспоминал он. — Красивый старинный барочный город, не затронутый войной. С узкими старыми улочками, сводчатыми проходами и переулками”. Путем проб и ошибок Смит установил, что бо́льшую часть времени находится под наблюдением. Как-то раз ему показалось, что хвоста нет, однако затем выяснилось, что за ним следят 27 разных автомобилей. Смит был потрясен и понял, что какие бы операции он ни проводил, их придется выполнять под наблюдением. Никогда нельзя исходить из того, что все чисто. Это был важный урок для работы в “запретных районах”.

Смит начал экспериментировать. Он стал формировать повторяющиеся наблюдаемые модели поведения, которые усыпляли бы бдительность групп наблюдения. Он начал водить машину медленно и осторожно, чтобы убедить чешскую слежку, что, идет ли он пешком или едет на машине, ей заранее известно, куда он направляется, и его можно оставить в покое. Каждый второй вторник к 10 утра он ездил в парикмахерскую, а затем, медленно ведя машину, сразу возвращался в офис. Через полгода Смит выяснил, что во время поездки в парикмахерскую за ним не следят, если он отсутствует не более 45 минут. Каждый вечер он отвозил домой няню своих детей, что занимало 40 минут. Со временем группе наблюдения надоело следить и за этим. Так Смит создал две возможности для оперативной работы, и в эти интервалы можно было успеть отправить письма, посетить тайник или сделать что-то еще. С помощью этого жесткого, тщательно выстроенного графика Смит обнаружил в поведении тайной полиции то, чего прежде никто не замечал: ее сотрудники бывают склонны к лени и к стереотипному, шаблонному мышлению. Иллюзионист в состоянии обмануть их.

Но этого знания Смиту было недостаточно. Да, его поведенческая модель позволила высвободить два временных зазора, но она была слишком жесткой. Он хотел большей гибкости, хотел иметь возможность выполнить указания из штаб-квартиры в кратчайший срок и даже под наблюдением. Поэтому он стал еще усерднее выискивать другие зазоры. Он обнаружил, что, когда идешь или едешь по переулкам, можно временно пропадать из поля зрения преследователей. Пропасть можно было на очень короткое время, не вызывая при этом у наблюдателей никаких подозрений. При правильных действиях это давало Смиту достаточно времени, чтобы мгновенно встретиться с агентом, отправить письмо или заложить что-то в тайник, будучи полностью вне зоны видимости. Идея была простая: он заворачивал за угол; когда за ним следовали пешком, после двух резких поворотов внутри одного квартала группа наблюдения настолько отставала, что Смит оказывался вне поля ее зрения с момента поворота за второй угол до момента, когда первый преследователь нагонял его и сворачивал за тот же угол, — где-то от 15 до 30 секунд. Этого было достаточно.