Книга На войне. В плену. Воспоминания - Александр Успенский

Здесь немцы не могли стрелять с заранее точно измеренных расстояний по русской пехоте и артиллерии, как под Сталупененом, где у них была безошибочная стрельба «по квадратам», начерченным на бумаге у корректора стрельбы (как нам сообщил один пленный немецкий унтер-офицер из поляков). И немецкая артиллерия в начале Гумбиненского боя с дальних расстояний стреляла не метко.

В этом бою немцы (17‑й генерала Макензена корпус и 1‑й корпус из Кенигсберга), как и мы, сначала наступали цепями, но, хотя и на дальнем расстоянии, наш ружейный и пулеметный огонь косил их поднимавшиеся для перебежки цепи и группы. Особенно отличилась здесь наша пулеметная команда, прямо не дававшая своим метким огнем немецким пулеметам держать планомерный огонь, и нанесла немцам в этом бою большие потери. Начальник команды штабс-капитан Страшевич за этот бой произведен был в капитаны.

В самом начале боя, при наступлении, у нас был тяжело ранен пулею в колено командир 3‑го батальона подполковник Симоненко, Георгиевский кавалер Японской войны. Он сейчас же написал приказание своему заместителю, командиру 9‑й роты капитану Трипецкому, вступить в командование батальоном. Солдат связи от 9‑й роты, бывший при нем, под огнем понес эту записку и вручил капитану Трипецкому, и вот, когда последний поднялся, чтобы направиться к месту командира батальона (при резервной роте), бризантный снаряд разорвался прямо на груди Мити Трипецкого, и он сразу пал мертвый! Предчувствие смерти его не обмануло!..

Почти в это же время убит в цепи, во время атаки, командир 1‑й роты капитан Д. П. Епикацеро: большой осколок шрапнели вонзился ему между глаз, тоже – мгновенная смерть! Вечная им обоим память! Это были честные рыцари-офицеры!

Из молодежи пострадали в этом бою человек пять, в том числе младший офицер моей роты поручик Бадзен, раненный в ногу, когда со своей полуротой сделал в цепи перебежку, успев занять очень важную позицию, причем до конца боя остался в строю. Прекрасный строевой офицер в бою оправдал лестное о нем мнение всех офицеров и поддержал боевую честь моей роты.

При наступлении, в наших же окопах, убит на своем наблюдательном пункте 27‑й артиллерийской бригады командир батареи подполковник П. П. Шилов. Уже с Гумбиненского боя и дальше связь между пехотой и артиллерией и корректирование артиллерийского огня крепко были налажены присутствием среди самых наших цепей таких артиллеристов-наблюдателей, как убитый доблестный командир батареи подполковник Шилов. Геройскую смерть нашел он в рядах родного, вырастившего его полка, потому что отец его (покойный полковник П. Н. Шилов) был коренной уфимец, прослуживший в нашем полку непрерывно более тридцати лет!

До девяти часов утра бой шел с переменным успехом, но в девять часов немцы особенно яростно стали атаковать наш полк; соседняя дивизия (25‑я) на этот раз немного опоздала с занятием своей позиции, хотя ее артиллерия уже открыла огонь. Казалось, вот-вот немцы ворвутся клином в промежуток двух дивизий, но боевая 25‑я дивизия скоро перешла сама в атаку, местами доводя бой до штыков, и немцы опять свои главные силы направили на нашу 27‑ю дивизию.

Тогда, чтобы поддержать передовую линию, начальник 27‑й дивизии генерал-лейтенант Адариди двигает вперед дивизионный резерв – 107‑й пехотный Троицкий полк, и сам со своим штабом переходит близко в район боя, в рощу около Матишкемен, где рвалась и шрапнель, и «чемодан», а иногда жужжали и пули.

Начальника штаба дивизии Генерального штаба полковник Радус-Зенкович здесь организовал связь, при помощи десяти полевых телефонов, со всеми полками, с соседними дивизиями и со штабом корпуса, что имело громадное значение для управления и исхода боя.

Приблизительно в это время, как потом показывали пленные офицеры, явился сюда к немцам сам командир 17‑го корпуса – знаменитый впоследствии генерал-фельдмаршал Макензен и, «искусству вопреки, наперекор стихиям», вместо атаки цепями двинул свои войска сомкнутым строем, непрерывными колоннами, причем развевались знамена и играла музыка! Их артиллерия в это время развила ураганный огонь.

Не могу забыть этого неожиданного и опасного момента! Генерал Макензен хотел подействовать на психику противника: несмотря на огромные потери, сразу запугать – ошеломить его воображение и могучим ударом опрокинуть врага!

Но наша дивизия не растерялась: открыт был такой точный и планомерный огонь по всей линии – а цель была такая большая! – что немцы, понеся огромные потери, остановились и залегли. Хорошо поработали здесь и наши пулеметы, и наша артиллерия! Бой продолжался.

В двенадцать часов и в два часа немцы пытались опять таким же открытым штурмом опрокинуть наши полки, но и на этот раз это им не удалось, несмотря на полное презрение к смерти храбрых сынов Германии. Много полегло их здесь во время этих открытых (в сомкнутом строю колоннами!) атак!

Как совместить, что эти же мужественные воины в бою под Гумбиненом опозорили себя нечеловеческим зверским преступлением: во время одной из атак они поставили в первые ряды своих атакующих горсть несчастных русских пленных, безоружных… пока они не были все расстреляны!..

Менее успешно в это время шел бой у 25‑й дивизии; некоторые ее части уже были немцами оттеснены, особенно сосед наш на правом фланге, 100‑й пехотный Островский полк. И опять явилась угроза нашему полку. Передние немецкие линии были уже шагах в семистах и ближе… Некоторые наши роты стреляли уже с постоянным прицелом. Казалось, бой дошел до своего высшего напряжения!.. Сердце дрожало: кто устоит? А ум подсказывал: кто первый начнет отступать – тот погиб!..

В два часа тридцать минут немецкий артиллерийский дивизион (двенадцать орудий), желая поддержать свою пехоту, совершенно открыто выезжает на всем видимую позицию, в тысяче шагов от 108‑го полка, и открывает огонь. Но наши батареи, увидав такую, на редкость открытую, цель, засыпали ее таким ураганным огнем, что храбрый дивизион сейчас же был расстрелян, и двенадцать орудий стали нашими трофеями!

Таким образом, до 3½ часа дня наша дивизия не уступила ни одной пяди земли немцам, несмотря на их яростные атаки. Вот что значит в бою «отличная стрельба»! Вот где пригодились и оправдали себя стрелковые труды и упражнения в мирное время… Здесь можно было, словами генерала Ренненкампфа, назвать всю нашу 27‑ю дивизию с ее артиллерией «королем стрельбы»!

И вот, наконец, часу в четвертом немцы не выдержали нашего огня, который по мере сближения становился все более метким, дрогнули и… начали отступать! Начатое планомерно, под прикрытием огня своей артиллерии, отступление по всему фронту, с развитием нашего ураганного огня артиллерии, пулеметов и пехоты, это отступление перешло в панику и местами – целыми частями – в бегство! С наших наблюдательных пунктов можно было видеть потрясающую картину, как от нашего огня целыми рядами падали, словно подкошенные, бегущие вдоль шоссе и канав при нем немцы! Как бежали они в беспорядке, бросая по дороге свое оружие… Моментально пропала вся их железная дисциплина!

А что было бы, если бы мы дрогнули и начали отступать? – задал я себе вопрос и мысленно представил себе весь ужас положения отступающего! Радостью и гордостью наполнилось сердце, прямо ликование написано было на всех наших измученных ужасами боя лицах! Мы победили! И кого – немцев!