Книга Я русский солдат! Годы сражения - Александр Проханов

А. Проханов: — Она уже пришла в движение, невралгия огромная, все немножко сошли с ума…

О. Бычкова: — Так вы тоже сошли с ума немножко?

А. Проханов: — Ну, как и вы тоже. Ну, вот, посмотрите на свои зрачки — они расширены, и вы уже не моргаете четыре минуты, в эфире находясь. Так что мы сегодня с вами ведём сумасшедший эфир.

О. Бычкова: — Ну так это плохо, что ли, что всё пришло в движение и все немножко сошли с ума?

А. Проханов — Да нет, если это связано с Масленицей, например, и люди кидают снежками в крепости, целуют румяных баб.

О. Бычкова: — Нет, Александр Андреевич. Мы же прекрасно понимаем, что происходит что-то такое важное на самом деле сейчас опять.

А. Проханов: — Происходит революция. Происходит оранжевая революция. Меня все время спрашивают: «Как вы считаете, существуют ли симптомы возникновения в России оранжевой революции?» Я отвечаю: «Господа, оранжевая революция началась. Она проходит этап за этапом, она наращивает свой алгоритм, она, по существу, захватывает в себя все большие и большие объемы населения. Этот магнетизм, этот вал, эта гравитация так велика, что она уже не может стоять на месте, она движется. Эти стоячие митинги на Болотной и Проспекте Сахарова превратились в динамичный митинг. А динамика толпы, кинетика ее отличается от статики. И это тоже одна из фаз оранжевой революции. Поэтому на дворе — революция».

О. Бычкова: — Ну и вы тоже, значит, подключились к оранжевой революции.

А. Проханов: — Я подключился к контр-оранжевой революции.

О. Бычкова: — То есть вы за Путина, за Чурова и против честных выборов?

А. Проханов: Я не за Чурова, не за Путина, я против чертей и бесов 90-х, которые возглавляют весь ансамбль оранжевой революции. Я против тех, кто терзали мою страну на протяжении 80-х годов, потом 90-х годов, потом усилиями, гигантскими усилиями власти были отодвинуты на задний план, теперь вышли опять и танцуют свой чудовищный канкан. Я против них.

О. Бычкова: — То есть вы хотите, чтобы свой чудовищный канкан танцевала по-прежнему «Единая Россия»?

А. Проханов: — Этого хотите вы.

О. Бычкова: — Нет, что вы! Я вас только спрашиваю.

А. Проханов: — Я иду для того, чтобы в очередной раз броситься под этот танк. Один раз этот танк переехал мою страну в 80-х годах. И тогда огромное количество людей (в том числе и благородных)…

О. Бычкова: — Вы чего боитесь вот сейчас, скажите?

А. Проханов: — Я боюсь крушения государства. Я боюсь крушения государства, потому что моя философия, моя религия — это государство. Государственная идея для меня, как и для очень большого количества людей, является феноменологической сущностью мышления, переживания. И человек, который знает, что такое русская история, он видит: опять начинается крушение этого хрупкого, робкого, во многом прогнившего, не способного, не дееспособного государства. Но с крушением этого государства наступит нечто чудовищное, не менее чудовищное, а, может, более чудовищное, чем в феврале 1917 года.

О. Бычкова: — А почему, собственно, речь идет о том, чтобы сокрушить государство? Разве кто-то это предлагает сейчас? Где вообще? Вот откуда это известно?

А. Проханов: — А кто предлагал в феврале 1917-го сокрушить государство?

О. Бычкова: — Смотрите, какая у нас классная картинка.

А. Проханов: — А что там?

О. Бычкова: — У нас какой-то технический сбой произошел с кардиограммой (смеется).

А. Проханов: — Это оранжевый цвет. А вы знаете, какой это цвет? Оранжевый цвет ведь…

О. Бычкова: — Наши зрители могут это видеть, зрители RTVi и «Эха Москвы». Я не знаю, что на сайте, но прямо в тот момент, когда Александр Проханов заговорил на эту тему, у него на фоне появился большой оранжевый флаг. Это неспроста.

А. Проханов: — Нет, чтобы там на фоне засверкал, зазвенел, запылал имперский флаг трехцветный. Нет, оранжевый.

О. Бычкова: — А вот и нет, а вот и нет. Ну? Может быть, это ваши тайные мысли просто там просочились так.

А. Проханов: — Может быть, да. Это новый какой-то Сетевизор…

О. Бычкова: — Так какие признаки того, что кто-то хочет сокрушить государство? Вот, я не слышала ни разу, например, об этом никакой речи.

А. Проханов: — Я тоже ни разу не слышал. Например, «вынесем Путина из Кремля, сметем Путина из Кремля». Это, конечно, не признаки сокрушения государства. Это просто легкий флирт. А когда толпа в 30 тысяч начинает это скандировать…

О. Бычкова: — Это, извините, Геннадий Андреевич Зюганов у нас говорит, который выступает против Путина на президентских выборах? А если не говорит, то подразумевает, да?

А. Проханов — Я знаю этот лозунг. Оль, вы хотите меня убедить, что все мирно. Вы мое мировоззрение, мироощущение не измените. Я делюсь своим мироощущением, и мое мироощущение есть сущность моей судьбы.

О. Бычкова: — И вам страшно, я понимаю… А вот Кощей вас спрашивает: «А что, Путин эквивалентен государству? Неужели оно у нас такое мелкое?» Продолжите ваши рассуждения, пожалуйста.

А. Проханов: — Вот смотрите, я принадлежу к такому обильному многолюдному и в прошлом богатому роду. В моем роду были промышленники, предприниматели, мои бабки оканчивали бестужевские курсы, занимались раскопками в Помпее.

О. Бычкова: — И мои.

А. Проханов: — И ваши тоже. И я знаю, что большая часть моих предков с восторгом восприняла февральскую революцию. Может быть, даже с красными бантами ходили на демонстрации, и один из моих дальних предков, дедов, он пробился все-таки к трибуне, вышел на нее и так разволновался, что даже не мог ничего сказать, сказал лишь: «Наш путь, господа, усеян, господа, розами, господа», после чего его стащили с трибуны. И после этой февральской революции случилось такое, что от моего рода ничего не осталось. Весь мой род канул на войнах, на Гражданской и на Отечественной, погиб на пересылках, ушел в эмиграцию, люди сходили с ума. И оставшийся в живых мой дед двоюродный говорил мне: «Ты знаешь, я был знаком с Гучковым. И если бы я знал, что этот мерзавец поедет просить отречения у царя, я бы застрелил его из пистолета. У меня лежал пистолет в ящике стола». Значит, они кусали локти после того, как свершилось это чудовищное дело после февральской революции.