Книга Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани

— Ее мать была иудейкой! — вмешалась Аструга, а Ройбен попытался успокоить ее:

— Была, не значит есть.

— А она есть. Вы должны доверять нам.

— Доверять! — Мужчина хрипло рассмеялся. В помещении за ним все стихло. Лия услышала, как задвигались стулья: народ отодвигался к стенам; окна открывались. — Вера — это для христиан. Мы не дураки. На кону наши жизни и наши семьи. Известно, что Святое Братство посылает детей шпионить за нами. Почему бы им не послать и женщин? Нам нужно более крепкое поручительство, чем просто доверие.

— Вот, смотрите! — Схватив Лию за руку, Аструга вышла вперед и закатала рукав шерстяного платья девушки. — Вот рана, которую нанес ей отец за то, что она приходила к нам на прошлой неделе. Хотите потрогать? Она пришла, чтобы узнать обязанности женщины по Закону, а отцу сказала, будто идет к мессе.

На самом деле рана у нее появилась, когда Лия играла со своими двоюродными братьями, Аароном и Иегудой, в мяч и упала на твердую землю во дворе перед домом семейства Селомо. Но сейчас, подыгрывая тете, она держала перед собой раненую руку, приняв страдающий вид. Упрямый мужчина смягчился, увидев ее глаза. Низкий голос у него за спиной произнес:

Дэниел, нам сказали ждать посетителя. Солнце садится. Впусти семейство Селомо!

Когда они вошли, Лия увидела: низкий голос, который они только что слышали, принадлежал молодому человеку. Он поднялся из-за стола, за которым сидело много людей, поклонился и приветствовал ее семью на еврейском языке. Он был темноволосый и бородатый, с орлиным профилем и яркими веселыми глазами. Из кармана его рубашки выглядывал молитвенник. За ним стоял другой высокий мужчина, похожий на молодого человека, только лицо его было в морщинах да волосы поседели и поредели, но глаза оставались такими же живыми.

— Это — семья Гоцан, — сказал Лии ее дядя. — Гоцан Бен Элизар, старший, и Шейлок, его сын.

Гоцан Бен Элизар. Лия смотрела на него широко раскрытыми глазами — этого ученого предназначали в мужья ее матери. Ее изумило, что человек так походил на ее отца, Себастьяна де ла Керду.

Шейлок, мужчина помоложе, выгнул бровь и поклонился, сложив руки, как для молитвы.

— Шалом, — сказал он, с интересом глядя на Лию.

* * *

Их было пятнадцать за столом — и женщины, и мужчины, хотя женщины часть времени занимались тем, что подавали ягненка и чечевичную похлебку, пропуская многое из разговора. Как гостью и нечто любопытное, Лию освободили даже от малой работы, которую женщины выполняют в Шаббат.

— Только на этот раз, — многозначительно шепнула ей тетя. Сама она сидела, широко раскрыв глаза, внимательно вслушиваясь в разговоры на ладино, смеси испанского с еврейским, на котором шла беседа, и смеялась шуткам, когда понимала их.

Начали они, конечно, с молитвы, а не с шутки. Женщины этого особенного дома зажгли светильник, стоявший на очаге, а старший из мужчин, которым оказался Дэниел — приветливый человек, так неприветливо преграждавший им вход, — произнес молитву, приветствующую Шаббат, и благословил шаллах, круглый хлеб, сплетенный из пяти жгутов теста. Хлеб лежал на белой льняной скатерти на странном керамическом блюде — круглом, неровном, с зелеными краями, в центре его, как объяснил ей дядя, была нарисована рука Фатимы[12], звезда Давида и крест. Когда после молитв и ритуального молчания во время омовения рук, после благословения детей и вина и хлеба, Лия спросила, почему эти символы изображены вместе, Ройбен пожал плечами.

— Это всего лишь блюдо.

Гоцан Бен Элизар услышал вопрос Лии и расхохотался.

— Очень хорошо сделанное блюдо. Такое же крепкое, как ступня Мадонны на дверном косяке. Блюдо достаточно крепкое, чтобы выдержать крест, руку арабки и звезду Давида. Так же как гипсовая нога Марии достаточно крепка, чтобы выдержать мезузу[13]!

— Простите, что такое мез…

* * *

Сидящие за столом странно посмотрели на Лию, и она замолчала. Потом Гоцан сказал добродушно:

— Не поклоняйся богам людей, которые вокруг тебя. «Бойся Господа и соблюдай заветы Его». Так гласит Дейтерономия, пятая книга Моисеева, и так гласит свиток внутри коробочки, это и есть мезуза. «И вы должны написать законы на косяке двери вашего дома…» — это тоже из свитка.

— На древнееврейском звучит лучше, Гоцан, — заметил другой мужчина, хлебая суп.

— Возможно, наш еврейский устарел, — сказал Гоцан. Его сын, Шейлок, сидевший рядом с ним, подмигнул Лии, по крайней мере так ей показалось: это было настолько неожиданно, что она не знала, можно ли себе верить. Она улыбнулась ему, потом опустила глаза, внезапно смутившись. Молодой человек повернулся, чтобы сказать что-то Дэниелу, сидевшему справа от него, и Лия тайком снова взглянула на него, восхищаясь его четким профилем и каштановыми кудрями, ниспадавшими на шею, почти до плеч. Если бы ее мать вышла замуж за отца этого молодого человека, не было бы ни его, ни ее. Лию так поразила эта мысль, что она даже не расслышала тихого голоса мальчика у себя за спиной, который спрашивал, положить ли ей что-нибудь. Подождав немного, мальчик нахмурился, почти незаметно, и плечи у него окаменели. Он двинулся дальше вдоль стола и положил ломоть хлеба рядом с пожилой женщиной.

Тетя Лии подтолкнула ее локтем и показала на мальчика, который уже повернулся к ним спиной, обслуживая других, поэтому Лия не смогла увидеть его лицо.

— Ты должна это знать, — шепнула Аструга. — Я тебе говорила, что в Шаббат от рассвета до заката даже женщины работают как можно меньше. Этого мальчика наняли, чтобы он выполнял ту работу, которую мы делать не можем: готовить, зажигать свечи, убирать со стола, после того как мы поедим. Его зовут Сантьяго Мендоса. Назвали его так в честь апостола Иакова, Сантьяго Матаморосы, покровителя христианской Испании, чтоб у него язык отсох.

— Но почему Закон позволяет мальчику делать работу по кухне, если он не позволяет делать ее вам? — спросила Лия.

— Парень вроде бы христианин, хотя люди слышали, как он бормотал, будто ни во что не верит. Его отец был еврейской крови — погонщик мулов из Авилы, по крайней мере так сказала ему его мать. Она была христианская zona, проститутка, не шикарная, не из «Дома Венеры», а жалкая женщина с улиц за городскими стенами. Она била Сантьяго, когда ему было три, а в четыре вышвырнула из дома, считая, что он достаточно большой и должен выпрашивать себе на хлеб.

— Бедняжка! — вздохнула Лия.

— Гоцан увидел его спящим под стеной собора и пожалел. Ни один ребенок не должен быть без отца, какой бы крови он ни был, говорит Гоцан Бен Элизар. Он стал иногда доверять мальчику дела вроде этого, его нанимают убирать и другие добрые люди в городе. Мы ему доверяем. Он проявил себя как честный парнишка, доброжелательный и преданный нам, хотя он и не живет с Гоцанами. Он не еврей, но в нем есть еврейская кровь. — Голос у нее стал злой. — Не чистокровный, по королевским законам. Из-за этого он не может выдать наши собрания Святому Братству, не выдав себя. Как он живет от пятницы до пятницы, я не знаю.