Книга Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

Результаты внепланового эксперимента оказались неожиданными прежде всего для руководства института. Эксперименты официально запретили, протоколы изъяли. Ребята из лаборатории вскоре уволились. Сергей уехал на Алтай. Вадим растворился на просторах Родины. Женя замкнулась в себе, а как только появилась возможность уехать в длительную командировку, не преминула ею воспользоваться. Им предложили разработку новой темы – исследование влияния низких температур на продолжительность жизни северян. Договор с нефтедобывающей компанией заключён на выгодных условиях – научные изыскания они проводят, как периодические медосмотры. Платят, правда, всё больше бартером. Миша согласился главным образом для того, чтобы остаться в институте и завершить эксперимент с Яшей. Из-за запрета продолжать опыты он теперь уходит из лаборатории позже всех, а приходит засветло. Нестареющий грызун должен подтвердить их предположение. Если гипотеза Косарева верна и вогнутая сторона зеркал действительно концентрирует время, то должно сжиматься и биологическое время живых организмов. Уплотнение времени повышает уровень энтропии в любой замкнутой системе, каковым и является живой организм. Накопление энтропии ведёт к сбою регуляции всех систем с постепенным их разрушением. Сначала – преждевременное старение, потом апофеоз – ранняя смерть. Из когорты подопытных крыс в живых не осталось ни одной.

Он засыпает двухсуточную норму корма для зверька и оставляет клетку в зеркальном цилиндре. Жаль, землекоп у них один. «Интересно, проверяла ли Женька свой биологический возраст до начала экспериментов?» – думает Миша. Двадцать пять лет – идеальная точка отсчёта. Эталон молодости. Организм достиг своей вершины совершенства, а затем постепенно хиреет. Женька идеально вписывается в эксперимент. Циничная мысль, едва зародившись, бесследно исчезает, вытесненная другими.

Закрывая дверь лаборатории, Миша отчётливо слышит ровный гул от работающих приборов и приглушённый расстоянием разговор из центральной лаборатории. Он останавливается под дверью, но войти не решается – вряд ли ему будут рады. Прислушивается – бесполезно, слов не разобрать. Из-за монотонности звука речь воспринимается неотчётливо. Похоже, я не единственный, кто нарушает директорский запрет, думает он. В помещение с «Зеркалами» запрещено вносить любые электромагнитные источники, за исключением энцефалографа.

Завидев его на лестнице, вахтёр тетя Люба, по совместительству уборщица, отставляет швабру к стене, обтерев фартуком руки, лыжным ходом бредёт к кабинке рядом с вертушкой на входе.

– Что же вам всем в субботний день дома-то не сидится? Ходют и ходют, подтирать не успеваешь. Ладно бы, на улице сухо было, а то ведь развезло! Хлябень такая.

– Так весна на улице! – смеётся Миша. – О весна! Без конца и без краю! Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю и приветствую звоном щита!

– Давай ключ, Пушкин, а то так и уйдёшь с ним, а я потом отвечай за всех.

Ключ от лаборатории она вешает на гвоздик в застеклённый, но никогда не запирающийся шкафчик. Щурясь, вглядывается в старинные часы с боем, что с незапамятных времён украшают интерьер вестибюля, и аккуратно выводит в журнале время – четырнадцать часов двадцать пять минут. «Нет ключей ещё на двух гвоздиках – от канцелярии и от центральной лаборатории», – отмечает про себя Миша.

Едва ступив на улицу, он проваливается в жидкое месиво из подтаявшего снега и талой воды. «Экономят сволочи на зарплатах дворников», – злится он. Тротуары давно не чистят. Утоптанный за зиму снежный пласт, размытый весенними ручьями, превращается в ловушку для пешеходов. Вода мерзко хлюпает в ботинках, отравляя радость бытия и предстоящего воскресенья. Он вспоминает о Пашкиных каникулах и думает, что запланированные осенью лыжные прогулки придётся отменить. А может, и Лиза приедет? Прошлым летом ему удалось вытащить их на Алтай. Незабываемые четыре недели на Телецком озере. Ему казалось, они опять – настоящая семья, но закончился отпуск – иллюзия исчезла. Растаяла, как и все прежние. В глубине души Миша понимает: Лиза никогда не переедет в другой город и не бросит работу, но продолжает надеяться и ждать. Он всегда будет её ждать.

По дороге вспоминает, что к приезду сына надо забить холодильник продуктами – обычно там мёрзнут только пельмени. После командировок по северным городам камера загружается окаменевшими тушками нельмы и муксуна. Перед глазами всплывают полупрозрачные ломтики сырой рыбы с тончайшими прослойками красноватого жира, обильно приправленные перцем и солью, волшебно тающие во рту. Понравится ли Пашке? Выдаст что-нибудь вроде «рыба тоже хотела жить», усмехается Миша. От мяса сын отказался давно по этическим соображениям, и переубеждать его бесполезно. Свои «не хочу» он всегда аргументирует и, надо признаться, весьма здраво. Мысли о строганине вызывают нытьё под ложечкой – желудок требует пищи, а ноги в промокших ботинках ноют от холода.

Он выбирает фрукты, глазированные сырки, а в голове крутится дурацкая сентенция: «Как мало надо человеку для счастья». Миша думает, ему для счастья нужно много: и Лиза, и Пашка, и чтобы рядом и навсегда.

Семь лет назад он уехал в Новосибирск не потому, что прельстился должностью и заманчивой перспективой карьерного роста, просто предвосхитил события. В какой-то момент почувствовал: лучше расстаться сейчас, чтобы сохранить тёплые отношения в будущем. Их странный брак продолжает существовать. Пашка, наверное, считает это нормой. Каникулы он обычно проводит у него в Академгородке.

Оглянувшись, Миша замирает в изумлении: над институтом и парковой зоной в синих просветах между редкими хлопьями облаков висит переливающееся марево. Странное облако лениво колышется, меняя цвета – от красного с лиловым до ядовито-зелёного. Медленно сгущается, вытягивается в подобие разноцветной трубы и блекнет, исчезая без следа в солнечном мартовском небе.

– Что это было? Северное сияние? – пристаёт к прохожим востроносая рыжая девушка в смешной красной шапке с помпоном, как у Буратино.

– Ну что Вы! Какое ж северное сияние при таком солнце?! – возражают ей.

– Значит, это была радуга. А где-то, видно, дождь прошёл, – смеётся рядом парень и, протерев запотевшие очки, ехидно добавляет: – Наверняка, кислотный.

Люди долго не расходятся, вглядываются в густую синеву неба, но оно теперь безупречно чистое. Что это было? Может, действительно, промышленные выбросы? Пока Миша размышляет над небесными явлениями, пальцы на ногах коченеют окончательно.

Он вспоминает про свою иммунную систему, что в последний год слишком уж доверчиво пропускает в его носоглотку все вирусы, обитающие в округе, и сворачивает в аптеку за аспирином.

Необычная радуга не идёт из головы. Во время экспериментов с «Зеркалами» тоже было много непонятного: и зависающие в небе светящиеся объекты, и перламутровое сияние. Всё фиксировали на камеры, но толкового объяснения до сих пор нет. Возможно, считают многие в институте, это возмущения ионосферы. Реакция информационного поля Земли.

В стеклянной кафешке рядом с домом он успокаивает возмущения желудка двумя порциями салата «оливье» и тарелкой борща, явно не по первому разу разогретого, брезгливо отодвигая на край бурые бруски обесцвеченной свеклы, вылавливает из бульона волокна мяса. Дома после горячей ванны и крепкого чая с таблеткой аспирина Миша припадает к подушке.