Книга Невинный сон - Карен Перри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мам, послушай, мне нужно вернуться к моей…
– Конечно. Прости, моя дорогая. Но перед тем как мы попрощаемся, можно, я спрошу тебя кое-что о Рождестве?
– О Рождестве? – Сердце мое екнуло: я догадывалась, что сейчас последует.
– Мне просто хотелось убедиться, что вы с Гарри не передумали и приедете к нам на Рождество.
– Ну…
– Потому что Марк позвонил вчера вечером и объявил нам, что Рождество он собирается провести в Ванкувере со своей новой пассией Сьюзи.
– Мам, ее зовут Суки.
– Господи, да-да, именно так. Не могу произнести это имя без смеха. Таким именем только кошек называть.
Я невольно рассмеялась и тут же подумала, что лучше не увиливать и тянуть до последнего момента, а сразу признаться, что мы с Гарри хотим провести Рождество дома вдвоем.
Последовало изумленное молчание.
– Но вы к нам всегда приходили, – наконец сказала она.
– Я знаю, мама, но в этом году мы решили, что будет славно встретить Рождество в нашем доме, особенно после того, как мы проделали сколько работы…
Я замолчала. Мои слова прозвучали жалко – даже по моим собственным меркам.
Паузу нарушил недовольный голос матери.
– Это идея Гарри? – спросила она.
Во мне вспыхнуло раздражение. Ну, начинается.
– Нет, на самом деле идея была моя. Я хотела провести его здесь.
– Понятно.
Она немного помолчала, а потом сказала с усталой покорностью:
– Что ж, ты всегда отличалась своенравием. Никогда не спрашивала совета, а если его тебе предлагали, никогда его не принимала. Всегда поступала по-своему независимо от последствий.
Ее слова повисли в воздухе. Я знала: она имела в виду Танжер. Мое сердце сжалось. Пять лет подряд надо мной висело молчаливое «я же тебе говорила», но если эти слова произнести вслух, они отравят наши с ней отношения.
Я хотела бросить трубку. Но вместо этого сделала нечто еще более глупое.
– А почему бы вам с отцом не прийти к нам?
– Прийти к вам? – изумилась мать. – Но у вас нет отопления!
– Обещаю тебе, мама, – сказала я, – если вы придете к нам на Рождество, у нас будет отопление. Будет жареный гусь, и вино, и шампанское, и елка, и подарки, и отопление.
– Ну, радость моя, я не знаю, – в голосе ее звучали неуверенность и сомнение, – мне надо спросить отца.
– Хорошо, мам, ты подумай об этом.
– Ладно, подумаю. Спасибо. Всего доброго, радость моя. И одевайся потеплее!
Мать повесила трубку, а я сидела на ступеньке, смотрела на телефон и размышляла. Черт подери!
Теперь у меня появилась еще одна забота: предстояло сообщить Гарри не одну новость, а две.
Все утро я сдирала со стен обои, а после полудня долго нежилась в горячей ванне. Одно из моих излюбленных занятий – лежать в горячей ванне, слушать радио и пить красное вино. Я отказалась от вина, а после десяти минут новостей о морозах на восточном побережье и продвижении демонстрации к правительственному зданию я выключила радио и погрузилась в тишину. Я разглядывала свое тело в неподвижной воде и выискивала на нем признаки беременности. Живот у меня был плоским и гладким: ни складок, ни следов первых родов. Я проверила грудь: не пополнела ли она и не стала ли более чувствительной – но не обнаружила никаких перемен.
Вода остывала, но я еще не готова была выйти голышом в холодную комнату. Я осмотрелась вокруг: пятна плесени на потолке, стены в подтеках, старые темно-зеленые шкафчики, загнутые края линолеума на полу – и меня охватила паника. Каждая комната в этом доме нуждалась в ремонте. Но теперь нас поджимало время. Как мы успеем все закончить вовремя?
«Успокойся, Робин», – сказала я себе. Ребенок родится летом. Об отоплении не нужно будет заботиться до осени. Но в меня уже вселилась тревога, и я наподобие того, кто пытается сковырнуть болячку, уже не могла остановиться.
Я видела, как наш дом постепенно разваливается на части. Мама права: пока еще было возможно, надо было его продать. Мы могли получить за него приличную сумму и купить маленький симпатичный дом в хорошем районе и не волноваться о том, что за него нужно платить ипотеку. Вместо этого мы остались в старой развалюхе, цена которой за последние четыре года существенно упала. И если во время покупки мы считали, что это отличная сделка, то сейчас, когда моя рабочая неделя сократилась, – а как поговаривают, сократится еще больше, если я вообще буду кому-нибудь нужна, – эта покупка кажется весьма рискованной. Я уже не говорю о беременности: как она скажется на моей работе? А в связи с рецессией уменьшился и спрос на предметы искусства, так что будущее Гарри тоже довольно туманно. Он с энтузиазмом работает в новом стиле, но, похоже, за последнее время не продал ни одной большой работы.
Все сейчас в одинаковом положении, сказала я себе. Главное – не паниковать!
Но трудно сохранять спокойствие в атмосфере страха. Стоит включить телевизор, как слышишь об одном и том же: о сокращении расходов, чертовом бюджете, затянутых потуже поясах и общих страданиях. Люди во всю глотку орут о том, что мы потеряли суверенитет, о том, что наши праотцы, которые сложили головы за независимость страны, сейчас переворачиваются в гробах. Французы и немцы без конца корили нас за наши низкие корпоративные налоги; и если они сумеют настоять на своем, то от нашей экономики останутся только рожки да ножки. И я собиралась родить ребенка в этом мире, полном горечи, страха и паники? О чем я, черт побери, думала?
– Алло?
– Робин, это я.
– Где ты?
– В центре. На демонстрации.
– Гарри, я почти ничего не слышу. Ты можешь позвонить мне из какого-нибудь тихого места?
– Я только что видел…
– Что-что?
– Я видел…
Треск в трубке и шум ревущей толпы.
– Что ты сказал?
– Приезжай ко мне.
– В центр?
– Нет, я хочу отсюда выбраться. Нам нужно увидеться. Давай встретимся в «Слейттерис».
– Гарри… с тобой ничего не случилось?
Он повесил трубку, а я стояла с телефоном в руке, не сводя глаз с дерева за окном: освещенное заходящим солнцем, оно бросало на снег холодную тень.
Я оторвался от толпы и бросился бежать по переулку. Задыхаясь, остановился на углу: посмотрел налево, потом направо – никого. Интуиция подсказывала: направо. Я кинулся по улице, с каждой минутой все больше и больше впадая в панику. Где он? Куда они пропали? Я почувствовал во рту горький привкус страха и мгновенно перенесся мыслями в Танжер: я бегу по холму, сердце бешено колотится, я спешу домой к нему, и из меня рвется нечто вроде молитвы.
