Книга Par Avion - Иселин К. Херманн

загляни мне в глаза

Спасибо за твое письмо без фотографии,

позволь зарыться носом тебе в шею

теперь мне придется выдумать тебя.

мои губы прижаты к твоим — влажным и нежным

Если бы я начал выдумывать с самого начала, я бы прежде всего вообразил женщину, сочинившую мне очаровательное письмо от поклонницы.

мои руки объяли твое лицо

Я бы вообразил женщину, которая постоянно пишет мне очаровательные письма.

мои пальцы у тебя во рту

Я бы вообразил женщину, сказавшую мне: «А знаешь что?»

тебе щекотно от них

Женщину, которая живет так далеко (возможно, в Дании), что я вынужден ее придумывать.

я слышу твой стон

И я бы очень удивился, когда, проснувшись однажды поутру, вдруг обнаружил, что мне не хватает ее.

твое тело покорно раскрывается мне навстречу

Я бы представил себе женщину — такую же умную, как ты,

ты расстегиваешь на мне брюки

такую же страстную, как ты,

извлекаешь мой трепещущий член

такую же красивую, как ты,

ну же, Дельфина, раздвинь ноги, чтобы и я мог ощутить тебя

такую же странную,

влажную

и такую же необузданную.

я в тебе

Я бы выдумал женщину, которая бы захотела выдумать меня.

ты ласкаешь меня языком

Я бы выдумал тебя,

еще, еще, Дельфина

если бы у меня достало воображения представить себе женщину столь прекрасную и чудесную,

твои руки пробрались дальше

столь похожую на тебя,

еще, еще

как ты сама.

я сейчас кончу

Тебе придется смириться

я сейчас кончусь

с этим воображаемым образом, раз ты отказываешься прислать свою фотографию.

…какое блаженство

Как было восхитительно превратить тебя

вот уж поистине…

в живой и абсолютно реальный объект

…

моей фантазии!

обнимаю тебя

Обнимаю тебя,

Ж.-Л.

* * *

5 июля.

Дорогой Жан-Люк!

…в детстве я бы посчитала наказанием, если б меня уложили спать без ужина. Теперь же я больше не ребенок и улеглась в постель по доброй воле… и не в силах проглотить ни кусочка.

Как можно съесть обед из трех блюд: закуску, горячее, а потом еще сыр и десерт? Впрочем, я сама бывала в ресторанах и получала от этого удовольствие. Теперь же я попробовала съесть огурец и испугалась, что засуну его не в рот, а куда-нибудь в другое место.

Зато я могу пить воду, что и делаю. Могу пить воду с сиропом, что я тоже делаю. Могу курить… я ведь курю. А ты куришь? Еще я могла бы выпить — если бы в доме нашлась бутылка вина. Еще я могу писать. Я ведь умею писать. Хотя, как видишь, получается не совсем хорошо, я ведь уже в постели: лежу в постели без ужина, с авторучкой, и чернила текут совсем не туда, куда следует. Чернила текут в обратную сторону, в резервуар, из которого им положено вытекать.

Я подержала ручку вниз пером, а потом пососала его — только чтобы написать, что я в восторге от твоего письма о сотворении человека, где ты не только занимаешься со мной любовью, но и творишь меня в своем воображении.

Я снова и снова перечитываю его и не могу ничего сказать, ведь я только что родилась и не умею говорить… а еще потому, что я на седьмом небе от счастья, я полна тобой и мне просто не хочется говорить.

Самая любящая из любящих

Дельфина.

* * *

Дорогая Д.!

Сегодня я грущу. Вчера скончался мой пес Бастьен. До этого он два дня мучился животом, но смотревший его ветеринар не нашел ничего страшного. Бастьен был крепкий, здоровый пес, к тому же отнюдь не старый, так что он обязан был поправиться. А вчера я проснулся спозаранку, потому что он скулил: Бастьен не мог даже тявкать.

В обращенном ко мне взгляде — мольба о помощи, об избавлении от мук. А я бессилен: бессилен и слаб. Само собой, я тут же позвонил ветеринару, разбудил его, только Бастьен умер еще до приезда врача. Бедный мой пес, такой большой, добродушный и умный…

Его мертвое тело на холодном каменном полу было невыносимо тяжелым. Да и я, копая ему могилу, чувствовал невыносимую тяжесть. А яма нужна была глубокая и широкая. И копал я ее несколько часов, пока к вечеру не позвал на помощь своего хорошего друга Лорана, он живет тут неподалеку.

Перетаскивать пса в яму было тяжело, а глупышка Перль забилась в угол и повизгивала оттуда, не понимая, почему Бастьен против обыкновения не задирает ее. И Лоран с присущей ему практичностью сказал: «Это всего-навсего собака. Ну, заведешь новую, такой же породы». Говоря по правде, мне уже все равно…

Сегодня я целый день брожу по дому, не зная, к чему себя применить. Говоря по правде, мне стало еще невыносимее.

Теперь я написал тебе, но вовсе не затем, чтобы переложить свое бремя на твои плечи. Просто мне хотелось рассказать тебе о своей печали.

Лишившийся почти всех собак

месье Ж.-Л.

* * *

16 июля.

Когда я прочитала о смерти Бастьена, мне тут же пришло в голову, что надо послать тебе бабочку.

Смотри, эту бабочку поймал для меня брат, когда мы гостили у родных в провинции Овернь. Такая бабочка, настоящий цветок без стебелька, зовется у нас в Дании траурницей.

Но самое главное не в названии, а в том, что она бабочка. Бабочки всегда очень легкие, поэтому я и шлю ее тебе, которому сейчас тяжело. Она очень-очень легкая, хоть и отягощена своим названием, но она — траурница — порхает над овернскими долинами, не подозревая об этом, и теперь будет жить у тебя в виде любовного напоминания обо мне,

Дельфина.

* * *

21 июля.

Время позднее, Жан-Люк (как говорится, уж за полночь), а мне вдруг захотелось услышать твой голос, вот тут, сию минуту. Безумно захотелось позвонить тебе, хотя я прекрасно знаю, что нельзя — я не должна делать этого и не сделаю. Более того, я не уверена, что нашла бы подходящие слова… что слова нашли бы дорогу к моим устам.