Книга То, что бросается в глаза - Грегуар Делакур

Они шли не спеша, в первых запахах огня в очагах, на расстоянии меньше метра друг от друга, он чуть поотстав; и порой, когда их тени на стене сталкивались, он протягивал руку своей тени и гладил волосы ее тени; и он вздрагивал, как будто это была всамделишная ласка; он обвыкался; пробовал жесты незнакомой нежности; ему вдруг захотелось заговорить, сказать ей в благосклонном сумраке все то, что копят в уме ночами именно на тот день, когда снисходит благодать вроде этой. Скарлетт Йоханссон озиралась; смеялась, простая, счастливая. Но слова трусливы и прячутся; они стесняются перед спряжением воплощенной мечты, конфузятся перед лихой грамматикой желания; в осязаемости вещей никакие слова не нужны. Ты в порядке? – спросила она. Я, я. Да. Тебе не холодно? Они шли мимо крошечной часовенки Лурдской Богоматери на выезде из деревни в сторону Альи. Ему захотелось вдруг быть мужчиной, сильным, страстным, подвластным желанию, втолкнуть ее в молельню, она бы тоненько вскрикнула (наверняка), и сказала бы ты с ума сошел, и спросила бы что ты делаешь, а он ответил бы я хочу попросить тебя соединить наши жизни, выбрать необитаемый остров, поесть фиалкового печенья макарони, и она засмеялась бы и повторила you’re crazy[34], идем домой, я немного замерзла, но это было мило, Артур, очень мило, это было cute.

И может быть, она сказала бы «да».

Но он промолчал, потому что слабости всегда оказываются сильнее.

Он промолчал, потому что нельзя приручить невозможное, такую девушку, как Скарлетт Йоханссон, в спешке и суете, тут нужна элегантность, где-то даже самоотверженность.

– Идем домой, – сказал он, – ты немного замерзла.

Но дрожь пробила его, потому что он знал, что будет дальше.

* * *

Они накрыли столик к ужину перед телевизором и посмотрели сначала «Остров». Артур Дрейфусс предпочитал экшен сентиментальному кино – так он представлял себе фильмы стареющего Вуди Аллена, подозрительные, надо сказать, сантименты со стороны мужчины, бросившего жену ради приемной дочери; так или иначе, мы посмотрим оба, сказал он, и во время фильма Скарлетт Йоханссон много говорила, иногда даже с полным ртом. Она комментировала каждую сцену: вот это снимали в Калифорнийской пустыне, а это в Неваде, я обожаю Юэна (Макгрегора) в этих белых одеждах, он такой сексуальный, такой hot[35]; а вот, смотри, машина Линкольна (герой Юэна Макгрегора в фильме), это «Кадиллак», он обошелся в семь миллионов долларов, представляешь себе, семь миллионов, ради всех этих трюков! Она надкусила второй рулет с сыром, возбужденно ерзая; это были ужасно трудные съемки, сказала она. А ты знаешь, что как раз перед ними меня оперировали? Мне удалили миндалины перед самыми съемками, и каждый день от Майкла (Бея, режиссера) звонили справиться, как я себя чувствую. Чтобы узнать, когда я смогу вернуться к тренировкам в спортзале, потому что роль была физически трудная, безумно утомительная, все паниковали, и, и Артур Дрейфусс продолжил за нее: тебе накладывали шины на бедра после сцен погони. Актриса, вдруг отложив рулет с сыром, застыла с открытым ртом; вся кровь, казалось, отхлынула от ее лица, и на миг она стала почти безобразной. И у тебя ужасно болело колено, я знаю. Я прочел это на сайте «Аллосине», как и ты, полагаю.

Он достал из кармана листок бумаги и развернул его – медленно, почти жестоко. Когда ты прочла сценарий, тебя покорили отношения твоей героини с Линкольном, и ты заявила: Они ничего не знают о близости и о сексе. Они совершенно наивны, потому что жили как бы под стеклянным колпаком, ничего не зная о внешнем мире. Это изумительная история любви на свой манер.

Скарлетт Йоханссон поднесла ладонь ко рту и незаметно выплюнула в нее кусочек рулета от Тоннелье – но вышло не совсем незаметно; ее бескровные губы дрожали.

– Меня зовут Жанин Фукампре.

Жанин

Артур Дрейфусс ощутил одновременно облегчение и разочарование.

Разочарование – ибо он, как ПП с Анджелиной Джоли, на миг, на взмах крыла, на бесконечный вздох возмечтал быть «парнем Скарлетт Йоханссон», – хотя ПП не был и никогда не будет «парнем Анджелины Джоли»; но картина эта ему понравилась. Ему тоже показалось, что об руку с гламурной актрисой – ангелом, благословением – он стал бы наконец тем самым избранным из трех с половиной миллиардов мужчин; тем единственным в мире, способным спасти Мэрилин Монро от смерти 5 августа 1962‑го, если бы он повез ее насладиться пыльными капельками дождя, держа за руку.

И все же облегчение – ибо он предчувствовал и то, что об руку со Скарлетт Йоханссон вы становитесь врагом трех с половиной миллиардов мужчин. Завидуя вам, они вас возненавидят. Возненавидев, уничтожат.

Облегчение еще и потому, что, хоть при виде налитых предсердий нью-йоркской актрисы сразу хотелось крупных планов, текстуры кожи, посещали мысли о сексе, было бы все же довольно трудно молодому автомеханику из глубинки, пусть и упоминали в связи с ним Райана Гослинга, только лучше, ухитриться стать бойфрендом Скарлетт Йоханссон (конкуренция тут планетарного масштаба); зато стать дружком какой-то Жанин Фукампре представлялось куда более доступным.

И потом, какое счастье, подумалось ему, если это произойдет, заниматься любовью с тайным чувством, что имеешь сразу двух женщин, или, во всяком случае, любить одну, думая о другой, совершенно безнаказанно.

Но Артур Дрейфусс знал, что до этого еще далеко. Два этажа и ванная комната отделяли его от Жанин Фукампре ночью; тридцать девять ступенек, по которым будет, предчувствовал он, нелегко подняться, потому что Жанин Фукампре жила в недоброй сказке, где непонятно, кто кого обманывает телом или желанием, а утром в этих страшных сказках прекрасные принцы не дарят поцелуй, что воскрешает, возвращает покой, желание жить и простую радость. Это утра печали и одиночества. Утра боли. Злые утра. Много времени нужно раненым принцессам.

Все та же история с таблетками. С дозировками. С дрожащими пальцами.

Конечно же, Артур Дрейфусс выключил фильм, который они смотрели. Он еще не кончился (для тех, кто не видел, вкратце финал: Юэн Макгрегор и Скарлетт уплывают на… остров; ах, любовь), итак, он выключил фильм, и Жанин Фукампре обронила очаровательное: ничего, я его уже видела. Потом наступило молчание. Неловкое. Они смотрели друг на друга, и казалось, будто это в первый раз.

Судите сами: вы смотрите, к примеру, на Камерон Диас, а это, оказывается, вовсе не Камерон Диас, – вам потребуется немного времени, чтобы это осознать.

Артуру Дрейфуссу потребовалось на это шесть минут.

– Почему я? – спросил он. – Почему ко мне, почему сюда, почему в Лонг?

Жанин Фукампре глубоко вдохнула и начала, на сей раз без своего прелестного акцента:

– Я езжу в турне от «Пронуптиа»[36]. Я манекенщица. Три года этим занимаюсь. По два города в день. Нас шесть девушек. Мы стоим живыми моделями в витринах «Пронуптиа». А когда нет магазина, позируем в застекленном фургоне. На рыночной площади. Как рыбки в аквариуме. О нашем приезде сообщают накануне в местной газете. Иногда по местному каналу телевидения. Когда мы приезжаем, уже собирается толпа. Так весело. Что-то вроде кермессы. Карнавал. Пиво. Как на выборах мисс Франция. С первого же турне у меня просили автографы. Я подписывалась Жанин. А мне говорили: нет, нет, подпишитесь Скарлетт. Вы же совершенно она. Совершенно, совершенно она. Пожалуйста. Я чувствовала себя красивой. Важной. И стала подписываться Скарлетт. С большим S, как Зорро с его большим Z. И люди были счастливы. Меня обнимали, целовали. На следующий год мне уже просто приносили ее фото. Обложку диска с ней. Афишку фильма. Страницу из «Премьер». Статью из «Элль». Первую полосу тележурнала. И я почему-то чувствовала себя уже не такой красивой. Я чувствовала себя обманщицей. Обманутой. Клоуном. Полгода назад мы выехали из Аббевиля в Амьен. Но водитель свернул с автострады, там опрокинулась цистерна с молоком. Казалось, будто прошел снег. Будто снег растаял. Будто мы утонем в белом озере. Одна девушка сказала, что это похоже на свадебное платье, пузыри на молоке как кружева. Мы остановились здесь. В Лонге. Пообедали в закусочной «У воды». Я хорошо это помню. Была пятница, 19 марта. И вот, когда мы возвращались к микроавтобусу, я увидела тебя. Твои черные руки. Твой грязный комбинезон. Мне вспомнился Марлон Брандо в каком-то фильме с мотоциклами. Ты чинил велосипед маленькой девочки, она плакала. Ты был красивый. И гордый. Фара ее велосипеда снова засветилась. И ее, девочкина, улыбка тоже. Вот это меня и убило. Эта ее улыбка.