Книга Вкус любви - Эмма Беккер

Однако это непросто и почти унизительно — чувствовать себя до такой степени примитивной. Готовой пресмыкаться, умолять.

А теперь хочу вернуться к тому, о чем вы вкратце упомянули в одном из своих первых писем, — вы не помните, что говорили о своем пристрастии к Мандьяргу и Калаферту моему дяде. Зато вы рассказали о том моей матери на уик-энде в Джерси, или что-то в этом роде. И вот она голая правда: где-то полгода назад моя мать, в очередной раз застав меня с Калафертом под мышкой, воскликнула: «Не понимаю, как ты можешь это читать!». На что я ответила: это, возможно, одна из самых лучших книг в мире. И тогда она сказала мне что-то вроде такого: «Забавно, ты бы нашла общий язык с одним из коллег Филиппа».

Я:?

Мама: «Один из хирургов клиники обожает эротическую литературу».

Вот такая история. Вот кому мы на самом деле обязаны этими сообщениями, которыми обмениваемся уже несколько дней.

Разумеется, им необязательно об этом знать. Но вам это известно лучше, чем мне.

Уже половина четвертого.

Еще раз извините меня за возможные опечатки и орфографические ошибки, просто в этот час я уже себя плохо контролирую…

Элли

Месье

Когда я вас читаю, часто вздрагиваю от неожиданности… Иногда мне кажется, вы — само воплощение моего подсознания и памяти вместе взятых… Питер Пен… мое первое незабываемое эротическое переживание…

— Вчера я сначала с удовольствием проглотил все строки вашего блога… одновременно просматривая фотографии в вашем профиле Facebook… Признаюсь, это повлияло на содержание моих снов. Я жду вашего пробуждения с нетерпением… однако мне нравится представлять вас беспомощной и сладострастной, спящей в незнакомом одеянии, и от этого по телу пробегает приятная дрожь…

— Я медленно просыпаюсь — моя комната заполнена солнечным светом. Сладострастная… вы умеете подбирать слова. Да, я сладострастная, едва проснулась и жду водопроводчика.

— В этот момент я жалею, что потратил четырнадцать лет на изучение хирургии, тогда как сегодня мне с лихвой хватило бы корочки водопроводчика…

— Нет, а как же поэзия? Я не знаю ничего прекраснее, чем ваша профессия. И потом, хирург мне тоже нужен. Я умудрилась растянуть руку. Поэтому мне просто необходим ваш визит. Чтобы меня лечить, разумеется.

— Разумеется… чтобы вас лечить… А вы одна?

— Отец работает в своем кабинете… Почему вы спрашиваете? Хотели заехать?

— Невозможно удержаться… честно говоря, мои мысли полны вами… а вторник еще так далеко…

— Ожидание — это как нежные покусывания кожи живота.

— Замечательно… покусывания помогут мне исследовать вас… вы будете дрожать от нетерпения… а я принимаю больных, надеясь, что они не заметят неприличной выпуклости на моих строгих темных брюках…

— Остановитесь! Не то я раздроблю себе руку!

— Будет очень жаль, если пострадает ваша маленькая ручка, так вы не сможете расстегнуть ремень моих брюк… бесстыдно глядя мне в глаза своим светлым взором…

— Милый, я сейчас на совещании со своими друзьями журналистами. Прекратите вгонять меня в краску.

(На самом деле я окопалась в своей кровати, словно застигнутая врасплох кокетка, не зная, что ему ответить и даже не представляя себя бесстыдно глядящей ему в глаза и расстегивающей ширинку на его брюках.)

— Мне нравится вгонять вас в краску… Вы меня тоже… волнуете… сильно… Разве это плохо? А если и так, что это меняет? Я могу вам позвонить?

Этот человек на другом конце Парижа, на другом конце провода, в тысяче световых лет от меня, демонстрирует старомодную деликатность, поняв, что отпугнул меня своими непристойными речами взрослого самца. Теперь, когда я открылась ему в письмах и сообщениях, вибрирующих на его мобильном телефоне хирурга, он хочет услышать мой голос. А я буквально оглушена его жаркими комплиментами моему телу и губам, которых он никогда не видел. Я не представляю себе его голос, то, как он смеется, когда я упражняюсь в остроумии, или когда понимает, что я в очередной раз залилась краской смущения. Однако не сомневаюсь: голос у него дьявольски обворожительный, будь он низкий и глубокий или чистый и сильный. И поскольку я не знаю, как продолжать держать марку, то смотрю на его пропущенный вызов с виноватым видом девчонки, обманывающей мужчин на форуме Интернета.

Во второй половине дня я отправляюсь, поскольку мне нечем заняться, на авеню Домениль, чтобы сделать себе эпиляцию в заведении для старушек. По крайней мере, к такому выводу я пришла, увидев озадаченную физиономию косметички, после того, как заявила, что хочу сделать себе полную эпиляцию. Рядом глухо вибрировал мобильный. Частный вызов. Частный вызов. Частный вызов.

Лишившись всей своей растительности, я наконец нашла в себе силы ему ответить.

— Элли?

Я знала, что это он. Это мог быть кто угодно, но у голоса уже было имя. Замерев под солнечным потоком, в очках Wayfarer на носу, я ответила:

— Добрый день, Месье.

Я говорила вам, как хорошо дышалось в тот день? В лучах заходящего солнца фасады всех домов окрасились в оранжевый цвет. Стоя посреди улицы Дюгомье, я щелкала пальцами, робко прислушиваясь к тембру этого голоса, к глубине этого смеха. Вокруг меня люди двигались в том неторопливом ритме, который характерен лишь для лета, — не подозревая, какая интрига завязывалась здесь, прямо на их глазах.

Несмотря на легкое жжение после эпиляции, под моей одеждой пробежали странные мурашки, и, испугавшись, что Месье так или иначе догадается об этом, я перевела разговор на невинную тему. Он отвечал медленно, вежливо, даже любезно, но в какие-то моменты это звучало еще хуже, чем разговоры о сексе. Он все знал. Он считал с меня информацию, как с книги. Возможно, только из галантности делал вид, что верит в мою реакцию испуганной студентки. Понял ли он когда-нибудь, до какой степени я была ею в тот момент? До какой степени всегда была ею?

Можно назвать спонтанным лишь мой возглас удивления, который я не смогла сдержать:

— У вас такой молодой голос!

Он рассмеялся и заразил меня своим смехом, и, смутившись, я пустилась в неловкие оправдания.

— Нет, я не хотела сказать, что вы старый! Просто ваш голос кажется моложе по сравнению с… то есть, мне кажется, я ожидала услышать…

— Дряхлый голос! — закончил он со смехом.

— Нет, более низкий!

Под легкой шелковой блузкой моя спина вспотела.

— Мне уже не хватает вашего голоса…

— Когда я сказала, что у вас молодой голос, это был комплимент. У вас очень красивый голос, одновременно чистый и низкий. Молодой — но вы и сами еще молоды. Конечно, не такой, как я, — я вообще чувствую себя младенцем, особенно после того, как побывала в руках косметички.

— М-м-м-м, как мне это нравится… мои губы дрожат от нетерпения — так им хочется оказаться там…