Книга Как нарисовать мечту? - Евгения Ярцева

Но главное, конечно, лицо. Круглое, как у матрешки. Не раз Алене доводилось слышать, как про нее с Егором говорят: «Одно лицо!» По сути, лицо это было папиным: и Алена и Егор были похожи на папу, как клоны. Хотя Алена любила папу, наверное, больше всех на свете, это сходство она кляла. Особенно ненавидела собственный нос – немного вздернутый, он казался ей похожим на башмак, – и злилась на свои чересчур широкие брови. Чтобы сделать их чуточку уже, Алена однажды вооружилась пинцетом и мужественно принялась их выщипывать. Но мужества хватило меньше чем на половину одной брови, очень уж было больно. Мама, заметив пострадавшую бровь, фыркнула: «Зачем ты себя изуродовала?» Как будто урода можно еще и изуродовать! Что и говорить, с такой внешностью глупо надеяться на яркую и интересную жизнь. И лавров Джулии Робертс или Анжелины Джоли тебе не видать. Лучшая роль, на которую ты вправе рассчитывать, – изображать Винни-Пуха, зазывая посетителей на ярмарку меда. Или записаться в сестры милосердия, стать кем-то вроде матери Терезы и прославиться добрыми делами. Обе эти перспективы Алену ничуть не прельщали.

О неудачной внешности и жернове на шее Алене удавалось забыть лишь в те моменты, когда она рисовала.

После того как ей дали от ворот поворот в школе с художественным уклоном, Алена выдворила рисование из своей жизни и захлопнула за ним дверь. Но спустя год-другой оно исподволь вернулось – само, без спросу, – будто просочилось в форточку, которую Алена приоткрывала по ночам. Желание рисовать неумолимо прибывало, как прибывает на морской берег вода в час прилива. Алена пристрастилась рисовать тушью: пальцы тянулись к перу, перо – к бумаге, точь-в-точь как писал Пушкин в одном стихотворении. Она бегло зарисовывала все, что попадалось на глаза, будь то цветочный горшок на подоконнике, синица на ветке за окном, метлы и лопаты, которые дворник на минутку оставил во дворе у ограды. А стоило ей увидеть необычный закат над крышами или желтоватую, в бурых пятнышках, антоновку на кухонном столе, как руки неудержимо тянулись к краскам. Даже услыхав с улицы сердитый окрик, Алена немедленно принималась писать портрет крикнувшей тетеньки – такой, какой она себе ее представила. Больше всего ей нравилось рисовать человеческие фигуры. Знаменитые художники, наверное, платили своим моделям немалые деньги; что касается Алены – модели позировали ей совершенно бесплатно и даже не подозревали о своей причастности к изобразительному искусству. В качестве моделей Алена избрала пассажиров метро: детей и взрослых, пенсионеров и студентов, приезжих с баулами и попрошаек, проходивших по вагону из конца в конец с просьбой подать «кто сколько может» на операцию какому-нибудь тяжелобольному. И так наловчилась, что за полминуты набрасывала в блокноте силуэт сидящего или стоящего пассажира, в наушниках, с айпадом или телефоном в руках, с газетой или букридером – их все чаще читали в метро вместо бумажных книг.

А вскоре начала ходить в художественную студию.

Об этой студии Алена услышала от девчонки из параллельного класса. Та ходила на рисование из-под палки: родители требовали, чтобы она «развивалась», и записывали ее во всевозможные кружки, от макраме и оригами до французского языка и настольного тенниса. Она красочно расписала Алене, как ее достало мотаться в «художку». Заодно поведала, что на занятиях ничему не научилась, в студии духота, а училка – несусветная зануда. Словом, не рисование, а тоска зеленющая. Несмотря на эту отпугивающую рекламу, Алена захотела на собственном опыте узнать, как проходят занятия в «художке» и вправду ли они такие неимоверно скучные.

Само собой, студия была платной.

– Блажь! – сказала мама.

И разразилась длинным монологом. Суть его сводилась примерно к следующему. Никто не мешает человеку, раз уж ему приспичило, рисовать у себя дома. Но швырять деньги на ветер ради того, чтобы делать это в студии, да еще и тратиться на проезд в метро, который без конца дорожает, – на такое способны только люди с изощренной формой психического расстройства. А здравомыслящему человечеству за версту видать, что художественные студии – сплошное надувательство. Расплодились как грибы после дождя. Даже у метро дежурят подозрительные типы с рекламными листовками. И высматривают тех самых людей с психическими расстройствами, которые готовы швырять деньги на ветер и ничего не смыслят в жизни. Зато типы, которые подкарауливают психов, соображают как нельзя лучше. И тут же суют им свои листовки, на которых написано: «Научим рисовать».

– Думаете, их кто-нибудь чему-нибудь научит? – мама рассмеялась зловещим смехом. – Как бы не так, у них всего-навсего выманят правдами и неправдами как можно больше денег. А самые простодушные психи, что верят всем листовкам без разбора, рискуют разориться дотла и на этой почве окончательно лишиться рассудка.

Папа безмятежно возразил:

– Ирина, ты, как бы сказать… немного преувеличиваешь. Ты обо всем судишь со своей колокольни. Дочь уже не маленькая. Ей надо попробовать одно, другое, третье… На это не грех деньги потратить.

Мама сердито грохнула в раковину кастрюлю.

– Речи не может быть!

И с гордо поднятой головой ушла из кухни.

Прежде чем направиться, как обычно, следом за мамой, папа сказал Алене:

– Давай, дочь, ходи на свое рисование. Пообщаешься, на людей посмотришь, себя покажешь. Двух тысяч в месяц хватит?

И пообещал Алене каждый месяц выдавать две тысячи на художественную студию.

Не откладывая де́ла в долгий ящик, Алена на другой же день отыскала в школе девчонку из параллельного класса и расспросила, где эта студия, по каким дням занятия, сколько они стоят и как на них записаться.

– Не нужно никуда записываться, – сказала та. – Приходишь к училке и говоришь, что хочешь заниматься. Это между «Кропоткинский» и «Парком культуры». – Она назвала адрес. – Стоит шесть тысяч в месяц. Занятия три раза в неделю: вторник, пятница и суббота. С полчетвертого до полшестого или с полшестого до полвосьмого.

– И обязательно ходить три раза? – испугалась Алена.

– Не-а, не обязательно. Можешь приходить дважды в неделю.

– А если я могу только раз в неделю? За две тысячи в месяц?

– Как хочешь. Некоторые так и делают. Например, я. Предки думают, что я туда три дня в неделю езжу. А я там бываю только по пятницам, отдаю за месяц две штуки, а остальные четыре себе оставляю!

Трехразовое посещение Алене не светило отнюдь не из-за денег – папа, скорей всего, не отказался бы выдавать ей и шесть тысяч в месяц. Но мама, переубежденная папой, согласилась всего на один день – вторник. И пообещала выторговать у своего пожарного руководства такой график, при котором вторник для нее всегда будет свободным. А значит, свободной будет и Алена.

Дождавшись вторника, Алена отправилась знакомиться с «училкой».

Дом, где проходили занятия, стоял во дворах известной московской улицы неподалеку от Бульварного кольца – иными словами, в историческом центре, который на глазах менял облик, превращаясь из «исторического» в просто центр. Фундаментальный, массивный, но сильно обветшавший снаружи, дом был обречен, как и его соседи, такие же внушительные здания начала прошлого века. Близилось время, когда все они неминуемо должны были исчезнуть с лица земли. По слухам, какой-то инвестор уже купил дом, в котором была студия, чтобы его сломать. И возвести на его месте новомодные корпуса из стекла и бетона, где будут продаваться квартиры по заоблачным ценам или сдаваться рекордно дорогие офисные помещения.