Книга Точка возврата - Мария Ильина

Левка чувствовал, что оправдываться бесполезно. Что может его жалкая правда против железной логики? Не скажешь ведь, что ложку украл одиннадцатилетним мальцом по глупости, а сейчас еще поухаживать решил за Антониной. Разве можно такому верить?!

Лицо начальника багровело, и, казалось, его вот-вот хватит удар. Левка не стал дожидаться, бросился к выходу.

Черное небо, дождь барабанит по крыше машины, капли переливаются в свете фонаря. Никогда больше он не сядет за руль. Бросил ключи и документы на сиденье, прикрыл тряпкой, захлопнул дверь. «Все кончено, за мной не сегодня-завтра придут. Бондарь слов на ветер не бросает, — Левка криво усмехнулся. — Но ждать, сложа руки, и не подумаю! Уеду, куда глаза глядят, пусть ищут! Хоть попотеют! Не все коту масленица!» Злой и решительный, забежал домой, схватил документы, деньги, пару вещей. Буркнул матери:

— Не ищи! Сам напишу!

Глава 5

Зарождение любви

Валерий «дневники» писал, как положено, через каждые три дня. Знал: другие врачи так не заморачиваются, но ведь то халтурщики. Высокая стопка историй болезней высилась в правом углу стола и совсем не убывала. Серые картонные папки с надписями «Дело №», «хранить… лет». «Да, хранить и дописывать, дописывать всю жизнь больного и далее в архив». В дверь постучали. «Ну, кого еще несет нелегкая! Знают же, неприемный час! Утром со всеми поговорил, так ведь нет, мало!»

Лугов собрался отчитать навязчивого больного, но, увидев незнакомую, худенькую, растрепанную девушку, растерялся и глупо улыбнулся. «Кто это? Явно ведь не наша больная!» «Наших больных», то есть шизофреников, он давно научился распознавать с первого взгляда по мимике, движениям и комплексному ощущению, которое подробно описано в учебниках психиатрии.

— Я — подруга пациента Мальвинова, — робко представилась посетительница.

«Ага, та самая сожительница, о которой написано в сопроводительной бумаге. А я думал, напутали чего, Мальвинов-то одиночка! Почти двадцать лет болеет, какие уж тут бабы! Видно, девчонка сама расстаралась».

Валерий взглянул на девушку повнимательнее, уже не только как врач. И переклинило, острое желание накатило, будто волна, пришлось отвернуться и разглядывать трещину на потолке. Весь его здравый смысл просто на уши встал от возмущения. «Ничего себе красотка, ни кожи, ни рожи! Да еще на работе!» Он опять оглядел ее, нарочно стараясь замечать недостатки. Угловатая, костлявая, даже бесформенный свитер не скрывает, потертые джинсы с оттоптанными краями, взъерошенные рыжие патлы, вздернутый носик, а глаза, как ловушки. «Блин! Опять не то!»

— Вы понимаете, я запуталась… Совсем! — пробивалось сквозь частокол «умных» доводов. — Неужели Алекс сумасшедший?! Вы, наверное, и обо мне так думаете! — она разревелась, закрыв лицо руками, он заметил короткие, обкусанные ногти.

Лугов в жизни видел много слез, они всегда раздражали его, а временами просто бесили. Начиная с детства, с властной, истеричной матери. Он привык считать женские слезы запрещенным, бесчестным оружием, подлой манипуляцией — и только. Может, и специальность выбрал из протеста. Хочешь, чтобы сын был врачом, как ты, как все родственники, вот и получай психиатра!

Мысли о детстве приходили серые, муторные. Будто должен он всем. Словно еще до рождения по уши влез в долги, а отдать не может даже проценты.

Полный дефолт, как и у отца. Тот для матери — вечно «черный сухарь», живой упрек! А ведь был подающий надежды офицер, в Москву перевелся из Средней Азии, еще в семидесятые карьеру делал. Бравый вояка, а жене проиграл решающее жизненное сражение. Так и умер капитаном. Но сын восстал, вырвался, отделился.

Лада смотрела на него требовательно, с надеждой. Валерий вздрогнул, вскочил, уронив стул, и принялся искать чистую чашку, чтобы налить воды. «До чего дошел! Разнежничался! В отпуск пора, в отпуск!»

Лугов год, как стал и.о. заведующего, и не отдыхал, боялся отделение оставить. «И зачем мне эта Лада? Геморрой сплошной! Есть же Ленка, наконец, приходит раз в неделю ночевать, и никаких проблем, хотя по утрам в глаза заглядывает: "Не предложишь ли остаться?" Навоображала себе черт знает чего!»

Валерий принялся рассказывать Ладе о психиатрии, зачем-то подводя к мысли о том, что Мальвинов тяжело болен и ей не пара. «Не только ей, конечно, вообще никому! Чистая правда!»

Девушка успокаивалась, вздыхала, как ребенок:

— А можно Алекса повидать?

— Нет, он сейчас на первом этаже, среди острых больных. Вот переведут сюда, тогда, пожалуйста. Вы заходите! — и улыбнулся, как дурак.

В майские праздники город словно вымер, а больница и подавно. Тишина, только фонтан вдалеке шумит да птицы поют. Суета вся за бетонным забором осталась. Лада шла, как по заколдованному замку, и обитатели в нем зачарованные. Один Алекс чего стоит! Перевели его в санаторное отделение, казалось бы, ходи, радуйся свободе, а ему все равно. Вообще все по барабану, не только Лада… Ну, и фиг с ним! Здесь и ее подлечили. От глупости. Случается же: лишь опустившись до дна, начинаешь подниматься. Вот и она так, оживала потихоньку. Даже похорошела, мама не нарадуется. Сюда ходила, как в дом родной, освоилась. Тут хорошо, парк чистый, не то, что в городе, воздух прозрачный, аж колышется, и листочки на деревьях свеженькие, маслянистые. Вот заявиться бы сюда с мольбертом! Новую картину начать — радостную, загадочную. И долой насекомых! Интересно, разрешили бы? Лугов мог бы, он добрый, отзывчивый. Лада сразу это поняла, когда ворвалась к нему растрепанная, зареванная, и давай чушь нести. Он, вместо того чтобы послать подальше, выслушал, понял, разобрался. Чувствовалось, что она ему понравилась, но он старался этого не показывать, солидность не позволяла. Умора просто! Валерий молодец, конечно, двадцать семь лет всего, а уже заведующий, и все с ним считаются. В отделении строгостей навел — будь здоров, персонал его не переносит, зато пациенты обожают, как отца родного. Оказалось, психи не страшные вовсе, а жалкие, беспомощные, приносят «подарочки»: кто конфету, кто сырок, а кто шишку. Смешно, трогательно.

Лугов все-таки настоящий мужчина, на него можно положиться. Только серьезный слишком, но это пройдет. Она уж постарается.

В тот день Лада чувствовала себя уверенно, как никогда, потому что знала: ей очень идут новенькое синее платье и короткая стрижка.

Остановившись около фонтана, достала зеркальце и начала прихорашиваться. Забегали солнечные зайчики, Лада зажмурилась, отвернулась и увидела нечто. Именно так, ведь подобного персонажа не встречала даже здесь. Маленькая кругленькая седая старушонка с косичками, как у школьницы, в мятом, засаленном красном платье с крупными черными розами деловито шлепала по клумбе, срезала желтые тюльпаны, а остальные нагло затаптывала в грязь. Букет рос прямо на глазах. Девушка сперва обалдела, а потом решила отчитать эту нелепую бабу-ягу. Что за безобразие — портить клумбу, другие ведь старались, сажали! На оклик старушка совершенно не отреагировала и нагло продолжала шлепать рваными домашними тапками по несчастным цветам. За шесть недель хождения в больницу Лада привыкла не бояться этих чудиков, считала себя бывалой и опытной. Подумаешь, старуха, ну, разворчится, в худшем случае пошлет куда подальше. Набравшись смелости, шагнула на рыхлую почву, стараясь не наступать на стебли. Отвратительный бомжатский запах ударил в нос, будто отталкивая. Ноги, завязая в черной земле, сами отскочили назад. Или ангел-хранитель отдернул за шкирку? Неизвестно. Но через миг ведьма обернулась и без всякого перехода с остервенением ринулась на Ладу, сжимая в руке нож.