Книга Что написано пером - Лёля Графоманская

Мы вскакиваем с мест и быстро перекладываем куда надо, коробку килограммов в пять или шесть весом, одновременно посвящая Юльку в тайну увиденного. Валентин моет руки тщательно, с мылом по локоть, а может, моет еще и шею… Когда он возвращается, все уже стоит и лежит в нужном месте, а вся компания индифферентно допивает свой чай. Пора идти в отель спать, уже поздно, дело сделано, счет оплачен. Встали. Валя везет чемодан, который больше не прыгает, и удивляется очень натурально:

– Что-то чемодан потяжелел…

– Тебе кажется, сынок, просто ты очень устал к вечеру.

– Наверное….

У дочки хитрющее выражение лица: «Как мы ловко братца надули!», бабушка едва скрывает удовольствие – подарок куплен, голова не болит, доставка организована – блеск! Валя тоже радешенек – да здравствует ночной покер! А лучше всех чувствую себя я – все вокруг получили свою дозу удовлетворения. Гармония царит внутри и вокруг нашей живописной компании с чемоданом. Приходим в отель, разбегаемся по своим номерам. Новый красный чемодан, конечно, едет ко мне в комнату, затем Валька уходит в интернет-кафе, и едва за ним закрывается дверь, Юля начинает радостно скакать:

– Как все классно провернули! Он совсем ничего не заметил! Ты, мама, настоящий шпион!

– Да, все очень удачно! – резюмирует абсолютно счастливая бабушка, – получится настоящий сюрприз, вот Валечка будет рад!!

Как чудно, что невинный розыгрыш на три персоны способен так поддержать дух гармонии и всеобщего счастья!

…Через пять дней мы улетали вдвоем с сыном, оставив бабушку с внучкой еще на несколько дней у моря. Сын, сгружая в аэропорту неподъемный багаж, вдруг сказал:

– А как все классно получилось! Бабушка с Юлей ничего не поняли, а уж я изображу удивление в день рождения! Ты, мама, просто мастер по тайнам и секретам!

Да, есть такое дело. Но тайны в этой жизни есть и для меня. Например, до скольки братья режутся в покер, если я не просыпаюсь?

Должок

(Три в одном)

I

Area Piedonale – Пешеходная зона

Дальше ехать на машине нельзя – табличка «Ареа пьедонале» – «Пешеходная зона» – висит уже много лет. Тут нерв, суть, тут – весь смысл сбереженных остатков старинных стен и колонн. Но это больше, чем просто камни – это корни целого народа и возведение собственной истории к тому благородному началу, узнавать о котором полагается исключительно из легенд, этим же народом и придуманных. Здесь – нутро, нечто очень личное и тайное о причастности не только к великим делам, именам и творениям, но и к знанию о настоящей цене славы, укрытому от ненужных зрителей. Это легко понять, если представить себе какого-нибудь очень известного (и даже великого) человека в ситуации, в которой он полностью расслаблен и доверяет тем и тому, кто и что находится вокруг в данный момент: вот он дома, стоит в ванной босой, в одних трусах и чистит зубы (или протезы), а в зеркале отражается такое, чего не увидит никто за пределами этого уединенного и безопасного места. Потом он лезет в душ, кряхтит, фыркает, почесывается. Он – голый и абсолютно натуральный без утягивающего корсета, без геля на волосах, обтекающих теперь гладкими прядками вместе со струями воды его череп небезупречной формы… Потом он выходит из ванной и идет в кухню, где неэлегантно жует, облизывает пальцы, шумно глотает, сопит от удовольствия или неудовольствия (если, например, по настоянию врача сидит на диете), точно так же, как ты или я. Заученная улыбка и осанка победителя не нужны ему сейчас, он отдается коротким мгновениям необременительного естества и блаженного одиночества. Заговори с ним сейчас – и он станет отвечать тебе, как человек, разговаривающий во сне. Знаете такой способ узнавания правды в пионерском лагере: задавать вопросы человеку в тот момент, когда он болтается на грани сна и яви? Его нужно взять за мизинец и спрашивать о чем угодно – он обязательно скажет истину. Так вот, представьте себе, что вы – член семьи такого значительного гражданина и сейчас наблюдаете весь этот его вечерний интимный ритуал домашнего отдохновения. Что ощущаете? А если это каждый день, то вы не будете постоянно отдавать себе отчета в необычности этой сопричастности простым человеческим «тайнам» своего знаменитого родственника.

Вот та же разница, как мне кажется, между жителями города и заезжими туристами: местные приближены к этому не так, как чужаки. Случайный гость просто видит и щупает то, о чем пишут в путеводителях и книгах по искусству, а свои жители – и есть сами эти камни, эти стены; это их лица – на полотнах их великих соотечественников. Да что там говорить – именно они и водили кистью великих мастеров!

В Личном Городе Каждого тоже есть разные зоны и разное население. «Ареа пьедонале» невелика и очень скользка при этом! Одно неверное движение – и вылетел за пределы пешеходной зоны. Сначала в этой «зоне пьедонале» шляется огромное количество народа, а потом как-то рассасывается: кто-то удирает сам, не согласившись с правилами бережного отношения к достопримечательностям, кого-то выставляют и при этом снабжают титулом «персона нон грата навсегда», кто-то нечаянно выпадает на широкий проспект и не хочет потом возвращаться в узкий и неудобный вчерашний день, а кто-то вдумчивой и неспешной ходьбе предпочитает быстрое и эффективное передвижение, например, на автомобиле. В любом случае, остается подтвержденной следующая закономерность: если хочешь увидеть нечто заповедное – запасись терпением и откажись от скорости.

В пешеходной зоне невозможно проведение соревнований. Тут все либо первые, либо – последние. Тут – равенство возможностей и способностей. Тут неуместен недобрый взгляд или удар в спину. Тут все живут без кожи – для подлинности ощущений и ввиду отсутствия необходимости защищаться.

II

Белый танец

…Солнце уже не жарило так, как два часа назад – можно было выдвигаться на грядки исполнять дочерний долг. Дочерний долг заключался на сегодня в выкапывании двух грядок картошки. Лет пятнадцать назад Мила объявила родителям, что, если бы она хотела стать столбовой крестьянкой, то подала бы документы в Тимирязевскую Академию, но поскольку у нее диплом юриста и место нотариуса, стало быть, огород ее не манит буквально ни в каком виде. Родители сделали вид, что согласились со всей аргументацией дочери, и копались в теплицах и на грунте сами до той поры, пока позволяло здоровье. Теперь им стало труднее поднимать свои восемь соток, но отказаться от грядок в пользу буржуазно-разложенческого газона они еще не были готовы. Ну, а Миле было попросту их жаль во всех смыслах, потому она иногда и брала на себя сельскохозяйственный подвиг во славу баклажанов, огурцов и каких-нибудь еще культур.

Вот и сейчас она выбирала из земли картошку, вывернутую на свет Дедушкой, перебрасывалась с ним соответствующими случаю шуточками (с двух грядок – два ведра картошек не более пяти сантиметров в поперечнике), и думала какие-то свои мысли, преимущественно о… Ну, это не имеет отношения к делу.

Зазвонил телефон, и на экране определился какой-то номер. Мила стащила резиновые перчатки и взяла трубку. Звонила Валентина, ее одноклассница. В начале недели она уже звонила и спрашивала, будет ли Мила в воскресенье на даче, хотела о чем-то поговорить с ней с глазу на глаз. Мила совсем уж было забыла об этой договоренности, но сейчас встретиться не отказалась, не задумываясь особенно о том, чего Валентине было нужно от нее. За двадцать с лишним лет после школы они встречались всего три-четыре раза, да еще пару раз говорили по телефону, старательно не касаясь личных тем. Личные темы стали для них негласным табу с пятнадцати лет. Мила простила тогда Валентину, но в одну минуту просто вычеркнула ее из личного пространства – и все. После они никогда не обсуждали того, что случилось, но обе знали, что объяснение висит между ними нераспакованным…