Книга Курбан-роман - Ильдар Абузяров

По сути, Марыся уже пожертвовала своим будущим ради счастья Стасика. Ведь это ее, а не Витусю, первую пригласили в Варшаву. И она надеялась, что столь радостная новость как-то встрепенет замкнувшегося в своих проблемах Стасю. Она думала, что Стася переживает спад после успеха на “Варшавской осени”, что он топчется на месте из-за отсутствия перспективы. Но теперь они смогут перебраться в столицу, где Стасю, безусловно, ждет большое музыкальное будущее. А там уже и пожениться можно будет, мечтала Марыся. На всех парах, перепрыгивая лужи, она летела к возлюбленному. Но бедняжка даже и не подозревала, что к тому времени Стасик уже тайком встречался с Витусей и что именно с Витусей он планировал сбежать в столицу прочь с наших глаз и подальше от пересудов небольшого городка… “Из Белостокской ямы в Карьеру”, – как тогда любила шутить Туся.

Да, в тот вечер Стася совсем не обрадовался неожиданному визиту невесты. “Madamina, il catalogo e questo”. После неприятного долгого разговора и объяснений – что это Витуся делает в квартире Стасика? – Марыся сдалась. И вместо нее в Варшаву с завидным женихом Станиславом полетела Витуся. “Batti, batti, o bel Masetto” из того же “Дон Жуана”. Так Витуся, словно Сильфида у Эффи, умыкнула Стасика из-под венца с Марысей.

А после их отъезда Марыся начала чахнуть от яда разлуки. Разом лишившись и карьеры в столице, о чем мы все так мечтали, и счастливой семейной доли, она худела на глазах. У нее пропал аппетит, появились тени под глазами. Печать печали. А вскоре весь наш небольшой городок узнал, что Марыся неизлечимо больна. “When I am laid in earth” Пёрселла и “Pace, mio dio” Верди.

Интересно, помнит ли Стасик эту жертву, – думали мы, – и переживает ли? А вот Крыся явно никак не могла забыть. “Когда Орфей увлекся музыкой фурий, Эвридике пришлось самой спускаться за ним в ад”, – заметила она как бы между прочим. И эти ее слова оказались пророческими.

– Умирать, когда тебя кто-то любит, всегда легче. А умирать двум влюбленным одновременно еще легче, – наивно заметила Юстыся, глядя на Вецека, который вовсе не собирался умирать раньше плотного ужина.

– И всегда тяжело, когда о твоей жертве никто не знает, а о жизни даже не вспомнит, – добавила Гануся. “Casta Diva” (Беллини, “Норма”).

– Я думаю, – сказал Стасик, – жертва памятью круче. – Ему, видимо, было дискомфортно от данного разговора. И он резко пытался обрубить его вместе с воспоминаниями. Напиться и забыться, одним словом.

– У этого вопроса есть вторая сторона. Что лучше – провести одну ночь с любимым и расстаться навсегда? Или иметь возможность наблюдать объект своей страсти, так ни разу и не сблизившись? – неожиданно, как всегда, повернул тему другой плоскостью молчавший доселе “философ” Юся. – Если первое, то ночь вместе как отчаянный акт любви можно сравнить с актом самопожертвования. Если второе, то жизнь в любви больше, чем твоя страсть. Пусть каждый выбирает сам.

В общем, обычный, совершенно пустой и бессмысленный компанейский разговор, который, сама того не желая, перевела на другой уровень моя Гануська.

– Вы ведь сегодня тоже приносили жертву? – как бы невзначай, после возникшей паузы, спросила Гануся, обращаясь ко мне. – И все вместе, как раньше на шашлыки, поехали на ферму.

Она деликатно хотела сменить тему, а получилось наоборот. И зачем я ей только обмолвился!

– Да, – сухо отвечал я. – Мы там совершили религиозный обряд жертвоприношения на Курбан-байрам. – Я старался не развивать эту тему. Все-таки как-никак жертва – дело интимное.

– А что такое Курбан-байрам? – поинтересовалась наивная, меньше всех знающая и понимающая Марыся.

– Это праздник, – начал объяснять Витош, – в честь того события, когда Бог заменил жертвоприношение человеком на жертвоприношение животным. В тот день, когда Ибрахим уже занес руку над своим сыном Исмаилом, чтобы принести в жертву Всевышнему, с небес был послан жертвенный агнец, чтобы никогда больше человек не приносил в жертву другого человека.

– И этот поступок Ибрахима – укор всем нам, забывшим, что существует граница между тем, кем ты себя мнишь, и тем, кем являешься на самом деле. Забывшим, что данное раз слово надо держать, – не унималась Крыся, – будь ты хоть трижды великим музыкантом.

– Но ведь Исмаил и Ибрахим, отбиваясь от наущений Сатаны и во имя любви к Богу были готовы принести в жертву самое дорогое, что у них есть. Один – собственную жизнь, другой – сына как продолжение собственной жизни. То есть ставили любовь к Всевышнему выше любви к человеку. Не задумываясь, ради высших ценностей, ради призвания жертвовали человека! – Гануся рассуждала, а я смотрел на нее с нескрываемым интересом: неужели она полностью оправдывает Стасика? Конечно, я хорошо знал, что Витуся и Гануся лучшие подруги. Однако и у дружбы должны быть какая-то границы.

– Вот почему я этого не понимаю, – заключила Гануся, не переносившая ни малейшей фальши, в том числе и в собственном исполнении, – не понимаю таких отношений. Ведь другого человека нельзя любить больше Бога.

– Но я думаю, что любовь не противоречит заповедям, – заметила Витуся, и она имела на это право. – Любовь приятна Всевышнему.

“Un aura amorosa”, “Так поступают все женщины”.

– Да, но та любовь, когда один человек приносится в жертву ради другого человека, а не ради Аллаха, – это был явный упрек в адрес Марыси, – оскорбляет подвиг Ибрагима. И такая жертва не будет принята. Это добром не закончится, – заметил Витош.

– А человек, ради которого, как ради идола, приносится такая жертва, тот, кто возомнил себя божком и спокойно принимает эту жертву, будет разрушен огнем, – закончила Крыся.

Покипятись Крыся еще чуть-чуть, и она договорилась бы до того, что Марысе вариться в котле с кипятком в аду, на растопку которого пойдет худосочный Стасик.

– Не спешишь ли ты, Крыся, решать за Аллаха? – вставил веское словечко Вецек. – Мы не можем знать, какую жертву он захочет принять. И вполне возможно, что тем, кому на земле предназначен ад из-за любви, в будущем уготован как раз рай.

Опять возникла напряженная пауза. Компания разделилась надвое. К тому же доиграла пластинка. И от этого тишина становилась невыносимей.

– Что поставить на этот раз? – спросил Вецек. – Может быть, мессу Баха? Или пассионы “По Иоанну”?

– “По Матфею, по Матфею”! – закричали все хором.

– Знаете, что я думаю, – заметил Юся, когда грянул хор и мы все приготовились к очередному философскому виражу, – в каждом из нас есть мост Сират, соединяющий бытие и небытие, который одновременно является мечом, занесенным над головой.

– Как разводные мосты в Петербурге! – захлопала в ладоши Юстыся. Прошедшим летом они с Венцеславом ездили в этот венценосный город на Неве.

– Ага, а под ним река Стикс, как в Мисре? – съязвил Вецек о не менее венценосной стране кукурузников – Египте.

– Как вам угодно, – продолжал Юся, – но через этот тонкий, словно ребро лезвия, мост может пройти в рай человек, жертвующий на протяжении жизни из своего сердца. И готовый пожертвовать ради Всевышнего в любой, даже в этот последней момент, собственной жизнью, будь то хоть жизнь с любимой женщиной. И только Аллаху решать – принимает ли он жертву или нет. И пропустит ли Он нас в рай через мост Сират. Или срубит на корню вместе с надеждами. Только ему одному. А нам даже судить об этом нечего…