Книга Ловушка для олигарха - Илья Рясной

Вот, годится. Морда на фотографии моя. Оказывается, я сотрудник телерадиокомпании «Профи». Это удостоверение почти настоящее. И пустят с ним в «Останкино» без звука.

Оружие нам нужно? Идем в приличное место общаться с приличными людьми, да еще ментов полно с детекторами металлов. Нет, не нужно нам оружие.

Я поправил галстук перед зеркалом. Приветливо улыбнулся своему надежнейшему другу — то есть самому себе. И вышел из квартиры.

Мой рыдван — светло-синий «Москвич», которому по виду давно пора мчаться на свалку, чтобы не опоздать, завелся с пол-оборота. Мотор работает, как часы. Автомобиль должен быть неприметен и эксплуатироваться по двадцать раз перезаверенным документам, чтобы никто не разобрался, откуда все-таки он взялся. Когда у человека жизнь подобна моей, навыки пользования вещами-призраками, квартирами-призраками и иллюзорными документами становятся частью повседневности, как зубная щетка и необходимость завтракать по утрам. Машину я оставил, не доезжая где-то с полкилометра до цели. Никогда не надо выставляться на глазах у всех. Нормальные герои всегда идут в обход (смотри кинофильм «Айболит 66»).

Вот и знаменитая высокая голубая стекляшка — телецентр «Останкино». Это старое здание. Напротив — стекляшка поменьше — еще одно здание ТВ, построенное в спешке к Олимпиаде, Строители так торопились сдать его в срок, что лишь когда возвели последнюю стену, огляделись и выяснили, что внутри забыли экскаватор, — Он так и стоит там, как чудовищная абстрактная структура и напоминание-угроза, смысл которой пока никто не может понять. История Останкина весьма интересна. Археологи утверждают, что в древности здесь было мрачное языческое капище, где баловались жертвоприношениями. Позже его место заняло кладбище самоубийц — нехристей, чья душа обречена на адские муки. Поговаривают, что и сегодня в ночи слышны их стоны. И уже не одну сотню лет является привидение некоей вещуньи, пророчащее всяку смуту.

При строгом царе Иоанне Васильевиче Грозном здесь было имение загадочного немца чернокнижника Клауса Гинденбарта. Ходили слухи, что строит он сатанинскую башню, откуда будет бесовские мысли вбивать в умы москвичам. Однажды опричники постучались в ворота имения, дабы представить немца пред очами страшного Малюты Скуратова и пыткой вызнать истину, но того и след простыл, будто и не было его вовсе, а привиделся он, чертово наваждение.

Знатоки рассказывают, что бывают тут провалы во времени и выпадение в иные пространства по причине невиданной силы магнитных полей. Да еще нездоровые, бурлящие страсти окончательно сдвинули это место из привычной Вселенной, наполнили его уродливыми фантомами иных реальностей. И дикторы, телеведущие, многочисленные телеперсонажи, как привидения, срываясь со шпиля телебашни, материализуются в каждом доме со своими странными словами, по странным своим делам.

Сюда, как пчел на пыльцу, тянет психов. Маньяки кругами ходят вокруг своих кумиров, раздумывая, стоит ли пасть пред ними ниц или разорвать когтями на части. Время от времени кто-то пытается утопиться в останкинском пруду. Тянет на местную темную энергию и сектантов, и митингующих.

Сотрудники телевидения, платя по загадочным счетам, быстрее стареют, высыхают. Тут происходит почто незаметное, неощутимое, как радиоактивный распад, но верно высасывающее из человека жизненные соки.

Правда, внешне о местном беспорядке ничего не говорило. Солнце светило яркое, играло на стеклянных гранях зданий, озаряло величественный шпиль телебашни, ласково дарило себя Шереметьевскому дворцу, запутывалось в зелени и мощных ветках вековых дубов. Но я всегда ощущал, приближаясь к Останкино, как мягкие пальцы легко стискивают голову. Меня долго учили ощущать токи энергий. И из-за этого мне тут не нравилось.

— Молодой человек, — обратилась ко мне женщина средних лет, в шортах, легкой блузке, темных очках, с фотоаппаратом «Самсунг» на груди, до того стоявшая на зеленом газоне и завороженно глазевшая на телебашню. — Можно у вас поинтересоваться?

— Чем?

— Если телебашня вдруг упадет, она до нас достанет?

— Достанет, — заверил я ее. Женщина опять уставилась на башню — с еще большим интересом.

Это иллюзия. Находясь вблизи башни, кажется, что если она рухнет, то накроет пол-Москвы, хотя на самом деле она не упадет дальше своего ограждения.

Менты пропустили меня без звука. Вид моего удостоверения не вызвал подозрения.

Я поднялся на лифте на третий этаж.

По лицам слоняющихся по коридорам сотрудников можно примерно определить, в какое такое учреждение попал. В банках морды сытые. В научно-исследовательских институтах — жалкие и голодные, а глаза как у дворняг бегают, ищут, где стянуть кусок колбаски. В офисах посреднических фирм физиономии вальяжно угодливые. На телевидении — озабоченные. Впрочем, попадались и лица расслабленные, но лишь потому, что им надоели важные заботы. И у всех какой-то не совсем здоровый блеск в глазах.

Прежде чем работать, неплохо бы подкрепиться чашечкой кофе. Я не кофеман, но напиток этот уважаю.

В кафешке была небольшая очередь. И стоял гвалт:

— Такой кадр, старик… Руки — отдельно. Голова — отдельно! Я менту говорю — сдвинь труп чуть правее. А он мне; «Место происшествия, место происшествия, ничего трогать не велено». Не, ну какие идиоты!..

— Халтурка подвернулась. Одного кретина со справкой из дурдома в городскую думу протолкнуть. Имидж будем ваять! Делать из обезьяны человека… И просто гориллу как человека одеть — маловато. Надо еще паре слов его выучить…

— Слышал новый самый короткий анекдот? «Миллкиуэй» утонул.

— Ну да. Это из серии «Колобок повесился» и «еврей-дворник»…

— А я в микрофон перед телекамерой этому министру и говорю — мол, нечего, дядя, лапшу на уши вешать…

Я присел за столик, испил чашку кофею. Потом еще одну. Посмотрел на часы. Пора. Борюсик сейчас наверняка на месте. Сидит в своей монтажной и занят том, что грызет нервно уже пятую за день зубочистку ч монтирует срочный материал.

Так все и оказалось. В просторном помещении, заполненном различной аппаратурой, сидел Борюсик. Рядом с ним сосредоточенно пялилась на экран его ассистентка Наташа — высокая белокурая девица.

— Привет, Борюсик.

Это бородатое длиннорукое и низкорослое существо все называли Борюсиком. Почему-то ни у кого язык не поворачивался назвать его Борей, Борисом Ивановичем или на крайний случай Борькой. Он был Борюсик и обладал всеми качествами, делающими его достойной пираньей в этом огромном аквариуме.

— Во, здорово, — он сграбастал руку своими волосатыми лапами и потряс, глядя куда-то в сторону.

— Привет, — бросила Наташа, и я видел, как у нее на языке вертелось «коротышка». Я бы не обиделся. У меня не та профессия, чтобы позволять себе обижаться на всякую ерунду. Такие люди, как я, если обижаются, то обижаются капитально, и тогда за собой оставляют выжженную землю.