Книга Советский порядок - Сергей Аксененко

Например, один собеседник в Интернете (строитель) основывает свою критику плановой системы на таком факте: в СССР не разработали и не наладили производство хорошего насоса для бетона. Конечно, это плохо — в ФРГ такие насосы уже есть и дают большой эффект в строительстве. Значит, рассуждает он, здесь была допущена важная ошибка в планировании, значит, плановая система хуже частной инициативы и т. д.

Я считаю, что это рассуждение (а структура его типична) ошибочно. «Нет хорошего насоса»— это факт. «Допущена ошибка в планировании»— первый вывод. Но переход уже к этому первому выводу никак не обоснован. Ведь на деле задача стоит так: есть ограниченное количество ресурсов; надо создать и выпустить определенный минимальный набор продуктов; качество каждого продукта определяется количеством и качеством выделенных для его разработки и производства ресурсов; принятое плановой системой распределение ресурсов таково, что МиГ-29 хорош, а насос для бетона плох.

Почему же насос плох? В чем здесь ошибка Госплана? Возможно, в том, что переоценили ресурсы, выделенные для насоса, и он получился с качеством ниже приемлемого критического уровня. То есть все равно что его нет. Если так, то лучше бы и не тратить на него средства, а закупить в ФРГ. Это — плохое управленческое решение, и не более того. Или же господа отвергают сами критерии распределения («МиГ-29 важнее насоса»)? Это уже проблема выбора, о ней и надо говорить.

Но даже и допущение о том, что выделение средств для насоса было ошибкой, неочевидно. При разработке и производстве любого продукта есть «кривые обучения» — сначала выходит плохо, а потом налаживается. Если не начинать разработку и производство, то никогда своего насоса и не будет. Просто очень богатые корпорации могут больше средств отпускать на первую стадию «обучения», но сравнения этих показателей мы ведь и не делаем. Мы сравниваем наш «необученный» насос с обкатанным насосом из ФРГ.

Что же касается «качества» самих плановиков, то нелишне напомнить, что нобелевский лауреат Василий Леонтьев, прежде чем разработать исключительно важный для западной экономики метод межотраслевого баланса, был советским плановиком. И советским плановиком Канторовичем создан метод линейного программирования (исследование операций), в крупном масштабе примененный при планировании Сталинградской битвы, а впоследствии удостоенный Нобелевской премии.

* * *

В 80-е годы делались, да и сейчас еще делаются попытки доказать внутренне присущую плановой системе неэффективность «строгими» методами кибернетики. Потому, мол, что рыночная экономика автоматически регулируется обратными связями, неподвластными ошибкам плановиков. Хотя тезис этот, на мой взгляд, совершенно схоластический и к реальности никакого отношения нигде и никогда не имел, он почему-то крепко запал в умы. Поэтому надо на нем остановиться.

Строго говоря, в этом тезисе есть уже перенос из идеологии некорректных утверждений. Нерыночное хозяйство не может быть описано в понятиях рынка, к нему неприменима рыночная категория «эффективности». Об этом говорил уже Аристотель, это подразумевал Адам Смит и специально оговаривали Маркс и Вебер. Утрируя, можно сказать, что советская экономика выросла из экономики крестьянского двора, и ее главным теоретиком были не Преображенский или Струми-лин, а Чаянов. Он же писал, что изъять из политэкономии одну категорию — значит обрушить всю систему: «Экономическая теория современного капиталистического общества представляет собой сложную систему неразрывно связанных между собой категорий (цена, капитал, заработная плата, процент на капитал, земельная рента), которые взаимно детерминируются и находятся в функциональной зависимости друг от друга. И если какое-либо звено из этой системы выпадает, то рушится все здание, ибо в отсутствие хотя бы одной из таких экономических категорий все прочие теряют присущий им смысл и содержание и не поддаются более даже количественному определению». Поразительно, что никто из теоретизирующих антисоветчиков не пытался возразить против этой мысли Чаянова по существу, но и в расчет ее не принимал. А ведь в ней вопрос поставлен очень жестко — категории рыночного хозяйства в приложении к советскому не просто теряют смысл, но даже и не поддаются количественному определению!

Неприемлемо и обычное для идеологов выведение эффективности через сравнение уровня потребления в СССР и на Западе. Ни в плане природных, ни в плане исторических и культурных условий не выполняются минимальные критерии подобия этих двух систем. Несоизмеримости хорошо изучены, и сравнения, эффектные для пропаганды, в научном плане — подлог. Если бы Запад был поставлен в положение СССР (хотя бы отрезан от ресурсов колоний, а потом «третьего мира»), его экономика моментально рухнула, а затем там устроилось бы что-то похожее на советскую систему.

Но допустим, что есть некий интегральный и применимый для обеих систем показатель «эффективности». Думаю, история надежно показала, что и в этом случае тезис о преимуществе рыночной экономики над плановой не получил эмпирического подтверждения. Страны «свободного рынка» (термин чисто идеологический, поскольку реальной свободы на этом рынке нет) всегда имели огромную помощь государства, которая и приводила систему в равновесие. Это были не «обратные», а именно «прямые связи», аналог плана. Только государство могло обеспечить экономике Запада захват колоний и перекачку оттуда ресурсов. Без них «рынок» (капитализм) в ядре системы вообще не мог бы существовать, о чем и говорит изучение «структур повседневности», то есть эмпирический анализ школы Броделя.

Когда «рынок» слишком усилился по сравнению с государством, случилась Великая депрессия. Ответом была «кейнсианская революция». Раз революция, значит, речь шла о катастрофе, а значит, о принципиальной неэффективности обратных связей. В западной литературе приходится читать выражения типа «сама по себе рыночная система является саморазрушающейся».

Напротив, имеется большой и прозрачный эмпирический опыт, говорящий о том, что нерыночное хозяйство с прямыми связями при отсутствии большого резерва ресурсов извне гораздо эффективнее рыночного. Речь идет, прежде всего, о семейном хозяйстве. Политэкономия (экономика полиса, народное хозяйство, хрематистика) не занималась хозяйством ячейки общества — семьи. А оно устроено не на купле-продаже или прямом обмене, а на кооперации и взаимопомощи. Это типично плановое хозяйство — с бюджетом, безналичным расчетом и условными ценами.

В 70-е годы я изучал организацию науки, а лаборатория устроена во многом как хозяйство семьи. И стал читать американскую литературу. Оказалось, что совокупность семей в США ведет огромную по масштабам хозяйственную деятельность. Почти весь досуг людей, а также время стариков и частично детей в основном посвящены труду, в котором есть своя технология, материально-техническая база, организация, финансирование и т. д. Рынок наступает на эту сферу, но безуспешно, ибо в другом месте и отступает. Много полуфабрикатов пищи производит теперь промышленность — но зато мебель люди все больше и больше делают сами — тоже из полуфабрикатов.

В США были работы, в которых пытались обсчитать хозяйство семьи в рыночных категориях — как если бы члены семьи перешли на отношения купли-продажи с эквивалентным обменом. Оказалось, и об этом говорилось с удивлением, как об открытии, что семья жить бы не смогла — все услуги были столь дороги, что никто их оплатить бы не смог.