Книга Стрелы ярости - Энтони Ричес

Его племянник, Марто, стоял за креслом своего дяди с полудюжиной верных людей и смотрел на Кальга с плохо скрываемой яростью. Об этом суровом воине с лицом, испещренным шрамами, ходила слава бесстрашного бойца. Бренн откинулся в кресле, не отводя взгляда от Кальга. В это мгновение вождю сельговов вдруг стало ясно, что наступает решающий момент. Быстрой походкой он преодолел разделяющее их расстояние и, подойдя вплотную, склонился над стариком, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Марто и его люди напряглись, готовые обнажить мечи, если Кальг посмеет притронуться к их повелителю.

– Сын твоей сестры – ваш новый герой, старик? Или, может, поступим как в старые времена: ты выставишь своих людей против моих, и посмотрим, чья возьмет?

Бренн бесстрашно встретил его взгляд.

– Согласись на мир с римлянами – и никакого поединка не будет. Уже сейчас на наших землях стоят два их легиона. Им подвластна вся местность вокруг их разрушенных крепостей, которые они уже начали восстанавливать, а ты утверждаешь, что сможешь сбросить их гнет. Если мы попробуем оказать сопротивление, их легионы прокатятся по нам тяжелыми жерновами и вдавят нас в землю. – Он отрицательно покачал головой и повернулся к стоящим за ним людям. – Восстание проиграно. Мы снова под их железным кулаком, но на этот раз мы не получим от римлян никакой компенсации, которая послужила бы нам утешением. Единственное, на что мы можем рассчитывать, – это обменять проклятые трофеи на некоторое снисхождение, присовокупив к ним униженную мольбу о прощении и обещания хорошего поведения в будущем. А пока мы этого не сделаем, их легионы будут топтать нашу землю, ища отмщения за свою поруганную гордость.

Кальг отвернулся, притворяясь, что обдумывает предложение. Это был не просто приказ от племенных вождей, столпившихся за спиной старика, – это был смертный приговор для него самого. Ведь если начнутся переговоры, то жажду мести утолит лишь выдача его собственной головы наряду с головой римского легата, что сейчас лежит в его шатре, в кувшине с кедровым маслом. Если, конечно, им не удастся захватить его живым для долгих унижений и последующей ритуальной казни. Он повернулся и посмотрел в безжалостные лица, скрывая улыбку.

– Значит, ценою мира станет моя голова. Вы не оставляете мне выбора. Приятно осознавать, что вам придется пожертвовать кое-чем еще, кроме моей головы.

На лице старика забрезжила догадка. Остальные вожди нахмурились, силясь понять смысл сказанного.

– У тебя есть заложники?

Кальг печально покачал головой.

– Ах, Бренн, Бренн, за кого ты меня принимаешь? Конечно, я взял заложников. Поскольку вы все виновны в нашем поражении, каждый из вас должен заплатить за него свою цену. Если вы предадите меня, вы предадите ближайших членов своих семей. Ваши сыновья никогда не станут мужчинами. Ваши жены не согреют вам постели. Ваши дочери не выбегут вам навстречу. И, если говорить начистоту, жизнь их будет безрадостна. Я послал своих людей, чтобы они об этом позаботились. – Он широко раскинул руки, обводя присутствующих жестокой улыбкой. – Ну что, кто хочет доставить мою голову своим римским друзьям?

Десять долгих секунд никто не двинулся с места.

– Похоже, ни у кого нет желания. – Он приблизился к сидящему старейшине, и улыбка на его лице сменилась мрачной гримасой. – Тогда вернемся к делу. Чтобы у вас не возникло соблазна вонзить нож мне в спину, предупреждаю, что если люди, удерживающие ваших родных, не получат от меня условного сигнала, то жизни дорогих вам людей оборвутся, как если бы вы сами их зарезали.

Во взгляде Бренна мелькнул ужас, смешанный с отвращением.

– Думаешь, ты сможешь вечно править нами, Кальг?

– Вечно, Бренн? Конечно, нет. Мне надо продержать вас в повиновении лишь до тех пор, пока мы не закончим начатое дело. У римлян здесь двадцать тысяч разозленных солдат. Они находятся в незнакомой для себя местности, где их окружают враждебные племена, а легионы с юга и запада не останутся здесь навсегда. При первых же признаках волнений в их собственных областях они двинутся в обратную дорогу, оставив на границе лишь Шестой легион и ауксилиев. К концу лета мы выгоним их за Вал и тогда посмотрим, захотят ли ваши люди мира с римлянами. Я изрублю захватчиков на куски. Римляне пожалеют о том, что пришли на наши земли, я заставлю их бежать отсюда, поджав хвосты. Лучше бы ты, Бренн, и вы, дурни, меньше думали о вечности и больше о том, что случится в ближайшие дни.

Марк все еще обсуждал с друзьями предстоящий поход в Арабский городок, когда явился ординарец префекта и сообщил, что префект Скавр просит центуриона явиться в его резиденцию. Марк вернулся в свое жилище, переоделся в чистую тунику и поспешил вверх по склону холма. Вечерние сумерки сменила ночная мгла, и на улицах крепости зажгли факелы. Его провели в комнату префекта, где он, к своему удивлению, обнаружил, что Скавр сидит напротив Фронтиния, а на коленях у него лежит вынутый из ножен меч. В дальнем конце комнаты стояла небольшая статуэтка, окруженная кольцом свечей. Статуя изображала человека, убивающего быка: его левая рука оттягивала голову животного назад, а правая – вонзала кинжал ему в горло. Примипил кивнул на кресло, стоящее напротив.

– Садись, центурион.

Марк вопросительно посмотрел на обоих и сел на предложенное ему место. Он уже догадывался, зачем его вызвали.

– Прости, что пришлось оторвать тебя от общения с друзьями, Марк Валерий Аквила, но в данных обстоятельствах было бы глупо с моей стороны не принять мер предосторожности.

Марк понимающе кивнул, не сводя глаз с префекта.

– Ты ведь знаешь, почему я тебя вызвал?

– Ты раскрыл мой секрет, префект, и хочешь поговорить со мной прежде, чем принимать окончательное решение.

Старший офицер поднял бровь.

– Ты полагаешь, я еще не принял решения?

– Именно так. Если бы ты решил меня арестовать, меня бы привели к тебе силой, со связанными руками и потом заперли бы в клетку, чтобы я не сбежал. А если бы ты решил оставить все как есть, меня бы тут не было, а вы с примипилом обсуждали бы, как сделать так, чтобы моя тайна не выплыла наружу. Обнаженный меч у тебя на коленях говорит о том, что ты либо не доверяешь мне, либо сомневаешься в своих силах. Или и то и другое одновременно.

Скавр рассмеялся, бросив взгляд на Фронтиния.

– Уверенность не покидает тебя даже перед лицом казни, Валерий Аквила?

– Я свыкся с мыслью о неправосудной смерти, подобной той, что выпала на долю моего отца, матери, брата, сестер, дяди и двоюродных братьев несколько месяцев назад. Трудно бояться так долго, префект.

Он замолчал, ожидая, когда заговорит префект. Скавр посмотрел ему в глаза, чуть пожал плечами и произнес:

– Как и ты, я родился и вырос в Риме, но отличие от тебя появился на свет в небогатой семье, хотя и принадлежу к старинному и знатному роду. Наша семья впала в немилость в Год четырех императоров[3]. Сто лет назад мой предок имел несчастье поставить не на того, кого следовало, и император Веспасиан заставил его заплатить за это высокую цену. Нашей семье чудом удалось выжить. Мы перенесли трудные времена, но нас по-прежнему обходят чинами и наградами. Наш род, возникший семь веков назад, во времена свержения последнего царя, влачит жалкое существование. Моя мать умерла родами, а отец погиб на северной границе, сражаясь с германцами, когда я был совсем еще ребенком, поэтому я воспитывался в доме дяди, где был для всех обузой. Меня не встречали с распростертыми объятиями. Естественно, я стремился всеми силами выбраться из этого положения, и мне удалось найти богатого и влиятельного покровителя.