Книга Прости за все - Татьяна Бочарова

– Ладно, не беспокойся, не маленький. Пока.

Вера свернула направо и остановилась перед огромной одноподъездной башней. В застекленном холле сидела пожилая консьержка. Вид у нее был строгий, как у контролера ОТК.

– К кому? – вопросила она, нацеливая на Веру пристальный взгляд из-под круглых очков.

– В сорок четвертую, к Дежиной.

Лицо очкастой смягчилось.

– Дочка, что ли?

– Дочка. – Вера кивнула и улыбнулась.

– Не признала что-то. Выглядите не больно. Бледненькая. Нездоровится что ли?

– Да так, – уклончиво проговорила Вера и поспешила в лифт.

Настроение ее, и без того отвратительное, ухудшилось еще больше. Вот, уже второй человек за день говорит ей, что она плохо выглядит. Не хватало того, чтобы и мать заметила, что с ней творится неладное, и не принялась пилить.

Вера глубоко вздохнула и надавила на кнопку звонка. За дверью послышались энергичные шаги. На пороге появилась Елена Олеговна в длинном, полосатом, как у арестанта халате. На носу ее были очки, в руках она держала авторучку, точно маленькую шпагу.

– О, привет! А я тебе собираюсь звонить. – Она обняла дочь и звучно расцеловала ее в обе щеки. – Куда запропастилась? Жду ее, жду, ни ответа, ни привета. Что сказал доктор?

– Мама, давай я сначала хотя бы разденусь. – Вера заставила себя улыбнуться. – И вообще, я с работы, голодная, между прочим. Ты мне чаю дашь?

– Зачем чаю? – возмутилась Елена Олеговна. – У меня ужин готов. Только что ученики приходили, торт принесли. Шоколадный. Вот с ним чай и попьем после ужина.

Стоя в позе Наполеона, она наблюдала за тем, как дочь снимает пальто, и вешает его на плечики.

– Руки мой!

– Мама! – Вера рассмеялась и щелкнула выключателем. – Ты со мной, как с учениками. Я уже давно не школьница.

– Это ничего не значит, – безапелляционно заявила Елена Олеговна. – За тобой нужен глаз да глаз. Вон как похудела, небось не ешь ничего. И мужа своего не кормишь.

– Неправда, кормлю. Три раза в день. – Вера с удовольствием намылила руки ароматным, прозрачным мылом. – Где такое берешь? Душистое, просто восторг.

– В соседнем универмаге. Ты мне зубы не заговаривай. Вид у тебя ужасный. Хуже некуда.

«Ну вот, – обреченно подумала Вера, – началось. Так я и знала».

Она вытерла руки и, понурив голову, зашла в кухню.

Мать уже стояла у плиты, мешая ложкой в огромной кастрюле. По кухне распространялся соблазнительный запах плова. У Веры рот наполнился слюной – с этими дурацкими ароматизаторами она пропустила обеденный перерыв.

Она уплетала за обе щеки плов с курицей, а мать сидела напротив, сверля ее строгим взглядом.

– Так что сказал врач?

Вера опустила вилку.

– Я совершенно здорова.

– Здорова? – Красивое, моложавое лицо Елены Олеговны напряглось.

– Да. Дело в Мите. Ему нужно серьезно лечиться.

– Я надеюсь, он понимает, что должен это сделать? – Елена Олеговна нервно забарабанила пальцами по столу.

– Нет. – Вера покачала головой и вздохнула. – Он не хочет.

– Что значит «не хочет»? Он обязан!

– Мама! – Вера отодвинула в сторону тарелку. – Он взрослый, самостоятельный человек. Мужчина. Я не могу его принудить.

– Но ты же так никогда не станешь матерью! – Елена Олеговна встала и заходила по кухне взад-вперед. – Нет, я не понимаю! – Она оживленно жестикулировала, словно доказывала свою любимую теорему. – Любой нормальный мужчина должен хотеть стать отцом. Должен! Разве твой Митя исключение?

– Мам, ты рассуждаешь, как математик. Правила, исключения. Жизнь гораздо сложнее.

– Ерунда! – отрезала Елена Олеговна. – Жизнь проста, как дважды два. Люди сходятся для того, чтобы произвести на свет потомство. Вот главная цель во взаимоотношении полов. А не этот, как его…

– Секс, – с улыбкой подсказала Вера.

– Вот-вот, секс. – Елена Олеговна презрительно сморщила лицо. – Заполонили все телевидение этими дурацкими фильмами, дети смотрят, набираются сраму. Потом удивляются, почему мы выходим на первое место в мире по абортам.

Вера слушала мать и думала о том, что та никогда до конца не поймет ее. Она принадлежала к другому поколению, привыкшему к авторитарности и аскетизму. Верина мягкость, податливость, стремление гибко уладить любую проблему раздражали Елену Олеговну, привыкшую всего в жизни добиваться силой и натиском. Впрочем, ее трудно было осуждать – много лет ухаживая за больным мужем, работая за двоих и растя ребенка, она выработала в себе бойцовский характер.

… – Ты не слушаешь меня! – Елена Олеговна перестала ходить, подвинула табурет поближе к дочери и грузно опустилась на него. – Вера! О чем ты думаешь?

– О том же, о чем и ты. О малыше.

Выражение лица матери смягчилось.

– Ну хочешь, я сама поговорю с Митей? Позвоню ему.

– Нет, ни в коем случае. Я что-нибудь придумаю.

«Ничего я не придумаю, – пронеслось у нее в голове. – Это тупик. Мне нужно уйти от него, а я не могу. Наверное, я люблю его. Наверное. Во всяком случае, привыкла. И, значит, никогда у нас в квартире не буден слышен детский смех, не пробегут по полу крошечные ножки. Что ж, каждому свое, как говорится».

Они пили чай и ели торт с поэтическим названием «Симфония». Елена Олеговна переключилась на школу и рассказывала Вере о последнем заседании преподавателей точных наук. Вера слушала ее вполуха и старалась представить себе, что сейчас делает Митя. Наверняка сидит за компьютером и даже кофе себе сварить поленился. Она собралась было ему позвонить, но отчего-то вдруг передумала.

Ей хотелось спать, глаза слипались. Она с трудом подавляла зевок за зевком, боясь обидеть мать.

Наконец та заметила ее состояние.

– Ладно, заговорила я тебя. Ты уже носом клюешь. Идем, я тебе постелю.

В уютной, чисто убранной гостиной тихо тикали часы. Приглушенным, зеленоватым светом горел ночник. Вера до подбородка укрылась одеялом в цветастом пододеяльнике и впервые за день ощутила покой. Нет, все-таки ей грех жаловаться: у нее есть муж, есть мать. Пусть они не идеальные, но далеко не самые плохие. Живут же на свете одинокие люди, у которых никого в целом свете. Вот им можно посочувствовать. Им, а не ей. Если бы не эти чертовы ароматизаторы, которые надоели хуже горькой редьки, жизнь была бы вполне сносной.

С этой оптимистической мыслью Вера уснула. Во сне ей виделись бесчисленные пробирки и колбы, а так же Кобзя и мать, которые мирно и увлеченно беседовали о скверных нравах молодого поколения.

7

Недели летели одна за другой. Казалось, еще вчера был понедельник, и вот на тебе – наступали выходные.