Книга Антракт - Мейвис Чик

— О, хорошо, — сказал он и сделал движение в сторону двери, как будто намеревался войти: мускулистая волосатая нога согнулась, белая кроссовка опустилась на ковер в холле, — Я увидел машину и решил, что ты должна быть дома. Стоял и жал на кнопку, никак не мог понять, работает звонок или нет…

«Ну и лжец, — подумала я, — если трезвон разбудил меня в патио, естественно, ты, стоя здесь, прекрасно слышал его».

Я ничего не ответила, и ни один мускул не дрогнул на моем лице, — просто стояла, держась рукой за открытую дверь и опираясь о стену в холле, и чувствовала себя беспомощной. Не сомневаюсь, моя поза была очевидной — смысл понял бы любой, не настроенный столь решительно на то, чтобы пройти внутрь. Я делала все возможное, чтобы преградить ему путь.

— Принес тебе книгу Лоуренса, о которой мы говорили. Знаю, утром ты была слишком занята, но подумал, что сейчас не станешь возражать, ведь выходной день…

Он заглядывал мне через плечо, жадно всматриваясь в холл, как будто дом мог что-то поведать обо мне.

— Какой симпатичный холл, — произнес Робин.

Наши головы исполнили старинный бальный танец: он вытянул шею, чтобы рассмотреть холл, я же пыталась закрыть ему обзор.

— Я не помешал? У тебя никого нет? — Он улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.

— Спасибо, что принес книгу, — наконец сказала я, протягивая руку. — Взгляну на нее в выходные, а в понедельник можно будет обсудить.

Робин крепко прижал книгу к обтянутой футболкой груди и придвинулся ко мне, как игрок в регби, намеревающийся сделать трехочковый проход, или как там это правильно называется? На долю секунды мне показалось, что он и в самом деле собирается плечом оттолкнуть меня, рвануть вперед по коридору и, успешно добравшись до кухни, броситься на пол, закрывая собой том Лоуренса. Одет он был подходяще.

— Я собиралась уходить, — осторожно сообщила я.

Он опустил взгляд на мои босые ноги, затем снова посмотрел мне в лицо, моргая белесыми ресницами, как филин. Потом расплылся в улыбке, вытянул вперед руку (другой он по-прежнему крепко прижимал книгу к груди) и очень осторожно прикоснулся к моей щеке.

— Нет, не собиралась. — Он радостно улыбнулся. — Ты спала. У тебя складочки здесь и вот здесь…

— Послушай, — произнесла я вполне учтиво, — я никого не приглашаю к себе. Это правило, вот и все. С тобой это никак не связано. Мне нравится быть одной.

С моей стороны было ошибкой озвучивать этот тезис. Я слышала собственный голос, звучал он мягко и с некоторым сомнением, то есть неубедительно. Кроме того, я недавно проснулась и поэтому медленно соображала. Будь я на его месте, меня бы такие слова тоже не убедили.

Когда я закончила свой спич, Робин снова моргнул и в его глазах появился хитрый огонек.

— Брось! — жизнерадостно возразил он. — Я проехал на велосипеде три с половиной мили в такую жару. Десять минут, и я уйду.

А потом Робин совершил блокирующий захват, как в регби: прижал меня плечами и, проскользнув в холл, занял там твердую позицию, так что я была вынуждена оглянуться и посмотреть на незваного гостя. Глубоко упрятанное чувство, когда-то называемое гневом, всколыхнулось в моей душе, но затихло, даже не достигнув максимума. О нет, из-за этого типа я не собиралась возвращаться в мир людских страстей и пороков. Я вежливо улыбнулась и повторила:

— Боюсь, мне действительно нужно идти. Извини, но я уже опаздываю.

Он не пошевелился.

Мы стояли в узком проходе, почти касаясь друг друга. Внезапно его рука потянулась к моей шее, и я увидела, как губы Робина, похожие на розовые раковины-гребешки, двинулись к моим. Я уклонилась — благодаря появившемуся неизвестно откуда шестому чувству, свойственному женщинам, — и мои глаза оказались на уровне его груди и книги, которую тот по-прежнему крепко сжимал, как талисман. Она называлась «Д.Г. Лоуренс: пророк сексуальности». Значит, вот какая книга должна была стать поводом к нашей уединенной литературной беседе?

Я поворачивалась в сторону входной двери, когда мой нос оказался в районе его подмышки, и я почувствовала резкий запах. Полузабытый запах самца, — его притягательность захватила меня врасплох. Я как могла широко распахнула входную дверь и твердо произнесла «До свидания!», глядя на дорожку, ведущую на улицу, и мечтая о том, чтобы он ушел.

— Прекрасный вечер, чтобы прокатиться на велосипеде в сторону дома, — особо вежливо добавила я.

Вы можете поинтересоваться, что помешало мне повернуться к нему и, ткнув пальцем прямо в могучую грудную клетку, сказать: «Выметайся! Убирайся немедленно! Не вздумай возвращаться! Не желаю тебя здесь видеть! Ясно?»

Думаю, я не сделала этого потому, что с самого рождения, как и многих девушек, меня учили не быть грубой. Я была хорошо воспитана.

Всем известно, что люди часто нарушают наше личное пространство (не будем говорить о ситуации, когда вы хотите обменяться с кем-нибудь слюной), но указать им на это в жестких недвусмысленных выражениях почему-то считается признаком истеричного поведения. О, да! Тогда я не вытолкала его взашей по той же причине, почему не надела джи-стринг на встречу с Джеком и позволила усадить себя на низкий ирландский стул, не сказав при этом ничего неприятного или резкого… Воспитанна! Некрасиво устраивать сцены. Давайте в будущем убережем наших дочерей от подобной судьбы! Мне было шесть лет, я возвращалась домой из парка, когда навстречу мне с боковой дорожки выступил мужчина. Он преградил мне путь. И, выставив свое главное сокровище напоказ, принялся говорить ласковые слова, сулил конфеты. Я понимала, что происходит что-то плохое. Но еще я знала, что всегда следует быть вежливой и — прежде всего — никогда не устраивать сцен. Поэтому я сказала: «Извините!» — надеясь, что он уйдет с моей дороги. Еще раз: «Извините!» Он приближался. В итоге только глубокий первобытный инстинкт к выживанию заставил меня уклониться от его широко расставленных рук и убежать домой, к матери. Но я не была груба с ним.

И разве могла быть ситуация более нелепая, чем эта: оказаться в собственном доме как в ловушке, с мужчиной, которого я не хотела здесь видеть, но все же не могла решиться прямо сказать ему об этом? Все, на что я была способна, — широко распахнуть дверь, чтобы он мог спокойно уйти. И конечно, он вовсе не собирался делать этого.

Потом я услышала шум, шелест страниц и глухой удар. Робин уронил «Пророка сексуальности», пытаясь выпрямиться после неудачной попытки сближения. Я смотрела, как он наклоняется, чтобы поднять книгу с пола. Обстоятельства, заставившие его принять такую позу, были смехотворными, но все равно в четких линиях и изгибах его тела чувствовалась определенная сила. Не творение Микеланджело, скорее культурист Чарльз Атлас, но в любом случае с крепкими мускулами. И эта сцена вместе со свежим запахом пота — он еще не стерся из памяти — странным образом взволновала меня. Я быстро отвела взгляд и посмотрела на садовую дорожку, которая привела его сюда и по которой — я страстно желала этого — он должен был удалиться. Я не хотела, чтобы Робин оставался здесь, хотя быть объектом желания — половина пути к тому, чтобы самой испытать страсть. Мне нужно было вернуться в состояние спокойной, абсолютной отрешенности; я хотела по-прежнему оставаться холодной, когда его крепкие ягодицы опустятся на подлокотник моего кресла. И, совершенно очевидно, мне не нравилось то, что происходит.