Книга Нет тебя прекраснее - Диана Холквист

Щелчок – и мамин голос в трубке:

– Алло?

– Привет, мам, – сказал Джош, чувствуя себя подростком – неловким и в чем-то неизменно виноватым.

Молчание. Потом мама воскликнула:

– Джоши, это ты? Знаешь ведь, терпеть не могу, когда ты меня так называешь! Почему нельзя запомнить, что меня зовут Рут? Откуда ты звонишь, из Афганистана? Твоя… женщина, которая отвечает вместо тебя на звонки…

– Морин? Мо? Она мой агент по связям с общественностью.

– Сколько раз это слышу, но все еще не могу свыкнуться с мыслью, что у моего сына есть прислуга. – В голосе матери послышались знакомые нотки, и Джош поморщился. Мама принадлежала к старой школе социалистов, которые верили в равенство и братство. В 1968-м она принимала участие в Колумбийском восстании, и на теле ее остались шрамы – отметины боевой юности.

Джош уже неоднократно объяснял: Мо не прислуга, а наемный служащий, профессионал высокого класса, получающий большую зарплату, однако мама лишь вздыхала и изрекала что-то вроде: «Честный человек в состоянии сам управлять своими делами».

– Так вот, эта Морин сказала, что ты в Афганистане. Мы с папой так рады!

Лицо Джоша расплылось в счастливой улыбке: мама и отец довольны им! А Рут между тем продолжала говорить:

– И я сказала твоему отцу: «Смотри, после стольких лет дуракаваляния наш мальчик все же решил заняться политикой! Он протестует против насилия!» Отец тоже рад, что ты наконец-то начал правильно относиться к жизни и намерен использовать часть своего неправедно нажитого состояния для помощи афганским детям-сиротам, жертвам войны.

Джош больше не улыбался. В желудке прочно поселилось тягостное чувство, и трудно сказать, что именно послужило тому виной: пастрами или этот разговор. Он смотрел в окно, на разноцветные осенние листья, устилающие тротуары пестрым ковром, на прохожих. Потом взглянул на девочку-подростка – Кэсси. Та молча и с унылым видом разглядывала лежащий перед ней сандвич, а парень за стойкой – его тезка – все еще что-то говорил ей. «Как же так получается, что я могу быть ближе к этим людям, чем к собственной матери?» – с тоской подумал Джош. Он не стал говорить маме… Рут, что он здесь, в Нью-Йорке, всего в двадцати кварталах от родного дома, и, вместо того чтобы протестовать против насилия в Афганистане, собирается ставить на Бродвее «Ромео и Джульетту». Мама будет разочарована, и он опять наслушается проповедей о том, что ведет распутную жизнь, напрасно растрачивая деньги и время.

– Мне нужно идти, ма… Рут, – сказал он, наконец. – Связь здесь плохая, и я тебя совсем не слышу… Перезвоню позже.

Он сидел, ссутулившись, и чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Не самое приятное ощущение, что и говорить. Может, зря он примчался в Нью-Йорк?

Джош понял, что пора уходить из этого кафе. Нужно двигаться, что-то делать… может, на воздухе ему станет лучше. Он взглянул в сторону бармена, но тот все еще разговаривал с девочкой:

– Операция… нет страховки… врачи говорят, восемьдесят процентов выздоравливают…

Бармен, по имени Джош, поднял голову и заметил, что молодой человек в кепке рассматривает его в упор. Он кивнул, погладил девочку по плечу и принялся выписывать счет. Шаркая ногами, дошел до столика и положил перед Джошем листочек. Восемь долларов двадцать пять центов, включая налог.

Джош в растерянности уставился на бумажку, сообразив, что у него нет денег. Чаще всего в ресторанах со знаменитостей вообще не брали плату – присутствие в зале Джоша Тоби служило хорошей рекламой, которая окупала любой обед. Но если счет все же появлялся, то его оплачивала Мо. Он вытащил бумажник и заглянул внутрь – денег не обнаружилось. Вообще он так редко пользовался бумажником, что тот выглядел совсем новеньким, а в пластиковом кармашке красовался рекламный снимок какого-то парня в окружении ремней, бумажников и прочего товара. «На это место надо вставить фотографии моих детей, – с грустью подумал Джош. – Не знаю только, будут ли у меня дети…» Он пошарил в кармашке за снимком и нашел кредитку «Американ экспресс», которой не пользовался уже пару лет. Имя на ней было написано не полностью – лишь первая буква и фамилия. Оставалось надеяться, что бармен, занятый своими проблемами, не станет вчитываться в надписи.

Мужчина даже не взглянул на кредитку – просто провел ее через кассу. Девочка так и не повернула головы и не прикоснулась к сандвичу. Она сидела неподвижно, словно статуя, и смотрела в пространство огромными печальными глазами.

Бармен протянул ему чек. Джош сжал ручку и решил, что сейчас гораздо важнее помочь этим людям, чем играть в прятки. Он быстро выписал пятьдесят тысяч долларов чаевых, прибавил сумму счета и подвел итог: 50 008 долларов 25 центов. Расписался неразборчиво и толкнул чек по прилавку в сторону бармена. А потом быстро направился к двери.

– Эй, мистер, – раздался сзади голос. – Вы тут ошиблись! Мистер… э-э… Тоби!

На секунду Джош задержался у двери и обернулся.

– Это для тети Рини, – сказал он. – Да и пастрами было великолепно.

– Погодите… – Мужчина собирался обойти прилавок, но Джош уже распахнул дверь. Он услышал высокий голос Кэсси:

– Боже, Джош! Это же…

Молодой человек в надвинутой на глаза бейсболке быстро покинул ресторанчик и бежал через улицу ко входу в парк.

Глава 4

Жасмин почувствовала, как дыхание ее участилось, а кончики пальцев онемели и в четвертый раз за последние двадцать минут она прошла мимо входа в отель «Ройялтон». Артуро решил провести собеседование с соискателями в лобби-баре этого весьма респектабельного отеля.

Боже, это просто нелепо! Всего-то и нужно, что войти, направиться в бар, поздороваться и быть собой. Нет-нет, собой быть как раз никак нельзя! Ей необходимо притвориться спокойным и смелым человеком. Она репетировала эту роль все последние дни, сначала с Кеном, потом с Эми. Надо показать себя человеком, которому Артуро захочет дать работу.

«Я должна это сделать, я смогу это сделать, я это сделаю… я сейчас в обморок упаду!»

Жасмин свернула на углу Сорок четвертой улицы и пошла по Шестой авеню. Пересекла Сорок пятую улицу и прошла по Пятой авеню. И вот она опять идет по Сорок четвертой улице. Отель находится посреди квартала, но его солидные двери, обрамленные романскими колоннами, видны издалека. Жасмин замедлила шаг. «Сейчас я обязана сделать над собой усилие и войти, иначе опоздаю на собеседование». С каждым шагом дышать становилось все труднее, а большая черная кожаная папка с ее рисунками и проектами стала ощутимо тяжелее.

– Жасмин Бернс? – Высокий голос ударил по ушам, и Жасмин застыла, словно застигнутая на месте преступления. Взметнулись полы белой норковой шубки, унизанные кольцами пальцы вцепились в плечи девушки и ярко накрашенные губы чмокнули воздух поблизости от ее правого уха. Запах дорогущих духов. Растерянная и дезориентированная, Жасмин попятилась назад. – Это я, Саманта! Сэм Оливия! – воскликнула женщина. – А ты тоже на собеседование к Артуро? Ой, я только что от него, он такой душка! Просто кукленок!