Книга Этап - Константин Бояндин

Мария молчала всю дорогу, лишь смотрела в окно и улыбалась. Николаев последовал ее примеру – стало ощутимо легче.

* * *

В центре, в смысле у ЦУМа, Мария оживилась. Видно было: знает, что хочет. Николаев ходил за ней и расплачивался, брать наличные она отказалась наотрез. Ладно, у всех свои пунктики. Пока работал таксистом, такого навидался и наслушался – ничто в людях не удивит.

Повеселевшая Мария, теперь в модных летних туфлях, майке и джинсах, шла по улицам, чуть не приплясывая. Как мало человеку нужно для счастья. Они завернули за угол и...

– Дядя Гоша! – Мария с радостным визгом бросилась на шею улыбающемуся мужчине. А вот выглядел так же – кожаная куртка (в такую жару?), мохнатая кепка, брюки. Стоял и курил возле ларька. – Ой, как здорово! Сергей, ну иди же сюда!

– Очень, очень рад! – Георгий Платонович крепко пожал руку Николаева, и не менее крепко обнял, чем окончательно привел в себя. – Ну молодцы! Как добрались?

– Нормально, дядя Гоша! Дайте ваш номер!

Дядя Гоша протянул ей листик бумаги.

– С деньгами все в порядке? – поинтересовался он. Мария и Сергей переглянулись (Сергей подмигнул ей), и Мария кивнула. – Ну и отлично. Если квартира нужна, – дядя Гоша обернулся, выискивая кого-то взглядом, – во-о-он к той бабушке подойди. Скажи, дядя Гоша посоветовал. Чисто, недорого, в одном квартале.

– Ой, спасибо! – И она еще раз обняла его. – Дядя Гоша, мы пойдем обедать и вообще, ладно?

– Конечно, конечно, – улыбнулся Георгий Платонович, и снял кепку. – Сергей, можно на два слова?

– Я пока к бабушке, – Мария указала направление и убежала.

– Слушай. – Дядя Гоша обнял его за плечо. – Вижу, тебе тяжело. Держись с ней, и не обижай, хорошо?

– И не думал обижать, Георгий Платонович.

– Она никому не доверяет, – пояснил дядя Гоша, добывая еще одну сигарету. – Кроме меня, может быть. А тебе доверяет. Если что, звони. – И вручил такой же листик.

– Спасибо. Дядя Гоша, – само как-то вырвалось, – простите, а кем вы работаете?

– Часовщиком. – И он указал на вывеску на ларьке, возле которого стоял. – Я всегда часовщик. Любимое дело. – И подмигнул. – Отдыхай, Сережа. Набирайся сил.

Рукопожатие оказалось крепким. Во силища!

7

– Даже не знаю, с чего начать. – Мария потерла лоб. – Давай с тебя начнем. Тебя сбила машина, верно?

– Можно и так сказать. – Николаев вздрогнул, припомнив последний сон. – Я был в машине.

– Со всеми так. – Мария налила себе минеральной воды. – Блин, я когда-нибудь сопьюсь. Не давай мне пить, ладно?

– Даже воду?

– Только разбавленную, – она улыбнулась. – И почему кажется, что я тебя давно знаю? Кроме шуток! Ну так вот. Мы все тут попали под машину. Кого-то сбило, кто-то сам был в машине. И вот мы тут, блин. Две-три недели можно жить нормально, а как наступит полнолуние – все как вчера, понял? Начинается конец света. Главное, дожить до полудня, по Гринвичу.

– А что в полдень?

– В двенадцать часов двенадцать минут двенадцать секунд мир исчезает. Ну, как вчера. А нас всех куда-то еще переносит, и все по новой. Две-три недели, и снова конец света. Если держать кого-нибудь за руку, то окажешься где-то рядом с ним. Федя у нас самый головастый – у него остальные подробности.

– Ясно. – Николаев отпил из своего бокала. Не то чтобы стало понятнее, но появилась какая-то опора под ногами.

– Слушай. – Она взяла его за руку. – Будет жутко хреново. Тебе ведь уже снилось, как тебя сбили, да? Снилось?

– Снилось. – Николаев опустил взгляд. Стало тоскливо и неприятно. Мария взяла его за руку.

– Посмотри вокруг, – она обвела все взглядом. – Этим людям осталось две или три недели. Потом они все умрут, ясно? Или просто исчезнут, или как вчера – жуткая, неприятная смерть. А мы останемся. Мы всегда, блин, остаемся.

– Хочешь ругаться – ругайся. Я и не такое слышал.

– Да, ты же таксист, – она рассмеялась. – Не похож ты на таксиста. Верь или не верь, тебя сюда занесло надолго. Может, навсегда. Тебе нужно продержаться первую неделю, потом будет легче. Если хочешь, помогу. Но помни, чуть что – сразу в лоб.

– Спасибо, Мария. – он поднял взгляд.

– Маша. – она допила стакан и налила себе из сифона еще. – Слушай, как в старые времена, сифоны!

– Спасибо, Маша. – ему стало зябко и тревожно, невзирая на жаркий летний день. – Говоришь, первую неделю?

Она покивала.

– Станет легче, привыкнешь. Я уже пятнадцатый год привыкаю. А дядя Гоша тут сорок лет.

– Сколько?! Шутишь?

– Такими вещами не шучу. – Она посмотрела ему в глаза. – Слушай, идем на квартиру. Приведу тебя в порядок. И Кошку твою обустроим, ей тоже дом нужен.

* * *

– Проходи, – позвала Мария. – Дверь закрой сам, тут замок не защелкивается.

Николаев машинально повесил портфель на вешалку. Только если нес что-то тяжелое, ставил его на пол.

«Папа? Папа пришел!»

Голос Дениса – показалось или нет? Если показалось, то настолько явственно, что на секунду стало очевидно: все, что было до того – дурной сон. Потерял сознание, потом непонятно как приехал из той больницы, и вот он, дом. Сейчас посидеть, вручить сыну игрушку, и рассказать, какая чертовщина примерещилась. Все, конечно, сыну не расскажет – расскажет Марии. Своей Марии. А сейчас и она выйдет, улыбнется и скажет, вытирая ладони о фартук, «Ты уже? У нас уже все готово».

Голова закружилась. И сразу вспомнилось: Даша, выбегает, удивление и радость на ее лицеж их троих, с Дашей и Еленой разговоры, а потом – кровь на губах и лице Даши, белые, как восковые, глаза, рев и шипение. У меня и у них отняли жизнь, подумал Николаев, и злость накатывала – не остановить. Все отняли. И за что, интересно? Что я такого натворил, чтобы со мной так?

Ему померещился вой и шипение из соседних комнат. Бластер сам собой лег в руку, вновь оказался тяжелым – вот эта едва заметная кнопка снимает с предохранителя, а это – выбор режима стрельбы, сейчас – точечный, лучом.

– Сергей? – в прихожую вышла Мария. Эта, здешняя Мария. Она увидела выражение лица Николаева, бластер в его руке. Заглянула в карман своей вновь купленной куртки. Все три диска равномерно светились синим цветом.

– Черт, не может быть! Сергей! – Но он смотрел словно сквозь нее. И доносились, смутно вроде, крики с улицы, и звуки выстрелов, и еще что-то. – Нет! Очнись! Сергей, очнись! Не сейчас! – она вцепилась ему в плечи, тряхнула, а он стоял, глядя насквозь – и такой ненависти она давно не видела ни на чьем лице. Дала ему пощечину – словно и не заметил.

Она прижала его к себе, и поцеловала.