Книга Меховое дельце - Марина Серова

И тут мне в голову пришла совершенно дикая мысль: я же за все время расследования ни разу не прибегла к помощи своих любимых магических «косточек»! Досадное упущение. Эту ошибку необходимо исправить как можно быстрее. Скорей домой.

* * *

Ну и что мы имеем? Каморный ради карьеры собственную матушку не пожалеет. Аллочка — глупенькая истеричка; от такой супруги я бы через два дня сбежала. Тулузов — кот мартовский, наиболее хладнокровный из всех мной опрошенных. Петров в командировке.

Веселенькое дельце.

Я дотянулась до сигарет на журнальном столике, нашарила, не глядя, зажигалку. Закурила.

Ну что, посоветуемся с «косточками»? Вот он, приятный на ощупь, замшевый мешочек под рукой. Итак…

«2+24+33». А означает сие следующее: «Он талантлив, скромен, в меру честолюбив, хороший компаньон, сдержан и доброжелателен».

Гм… Очень интересно. «Талантлив, скромен, доброжелателен»… Вообще-то я не на Тулузова загадывала. И вообще, Татьяна Александровна, прекратите немедленно. Делом займитесь, делом. Прекратите думать о всякой ерунде. А ну-ка — еще раз.

«28+7+20». Расшифровка гласит: «Удачные символы! Только всегда находитесь в гармонии с природой, развивайте свой внутренний мир».

Да непременно! Ну и шуточки! Я, между прочим, готова находиться в гармонии с чем угодно и разовью что хотите, только бы капризная фортуна не повернулась ко мне своим неблаговидным затылком.

А теперь — питаться и снова в «Горностай». Стоит побывать в цехе и побеседовать с простым людом. Авось прояснится что-нибудь в моих запудренных мозгах.

* * *

Рабочим, как правило, бывает известно то, о чем начальство предприятия понятия не имеет: всякие там сплетни, пересуды, разговорчики… Поэтому я очень надеялась получить дополнительную информацию из уст «низших чинов».

Старушка на вахте встретила мою персону не особенно любезно.

— Не надоело вам тута расхаживать, выспрашивать?

— Работа такая, бабушка, — я постаралась ответить как можно дружелюбнее.

— Работа ей, видишь, — проворчала бабуся. — Она у всех тута, работа-то. А после хватются — ан шубы-то как не бывало!

— Бабушка, да у вас же здесь — охрана. Вход только по пропускам… А что, были случаи — крали шубы?

— Дак… нет, не крали ишшо. Да ведь долго ли? Ты вот и скрадешь. Зубы-то мне вон заговариваешь, заговариваешь — и скрадешь.

— Не скраду, — я махнула рукой и постаралась как можно быстрее покинуть проходную.

— Гляди — проверю! — грозно крикнула мне вслед вахтерша.

Я пошла в цех, полюбовалась, как ловко женщины управляются с мехом и какая красота выходит из-под их рук. Невольно вспомнила о предложении Тулузова. А правда, не сшить ли Танечке шубку, единственную в мире, легкую, как пух, — по особому заказу. Ох, Тулузов… Ох, Иванова…

Навстречу мне между рядами станков шли двое: мужчина — среднего роста, плечистый и крепкий, и женщина чуть пониже, румяная, пухлая. Она ему что-то громко говорила, жестикулируя.

Я подождала, пока они подойдут ближе. Поздоровалась, представилась. Мужчина потер под носом, почесал поясницу и буркнул вместо приветствия:

— Слыхали уж.

Его спутница молча кивнула.

М-да. Не слишком вежливая парочка.

— Мне хотелось бы поговорить с вами.

— Чего говорить? — нахмурился мужчина. — Нечего говорить.

— Не знаем ничего, — поспешила заявить громогласная дама.

— И все-таки…

— Ну… Настырная ты какая, — проворчал «джентльмен», обращаясь ко мне на «ты», хотя на брудершафт мы с ним определенно не употребляли. Но тут же махнул рукой куда-то в сторону:

— Пойдем уж тогда.

Женщина последовала за нами.

Меня провели в так называемый «кабинет» — крохотную комнатенку мастера цеха, в которой только и умещались, что небольшой письменный стол, поцарапанный и чем-то заляпанный, стул с порезанным сиденьем и торчавшими из прорезей клочками ваты (не иначе как искали сокровища мадам Петуховой), кресло напротив стола, плитка возле грязного окна и вешалка с аккуратно висящим на «плечиках» вполне приличным костюмом.

Я недолго думая удобно расположилась в кресле. Хозяин кабинета с достоинством занял подобающее ему место — за столом, на разодранном стуле, предоставив своей спутнице усаживаться, куда той заблагорассудится. Она недобро покосилась на меня и, сложив на груди пухлые короткопалые руки, прислонилась к стене.

— Ну? — вежливо начал беседу мастер цеха.

— Прежде всего представьтесь, — я тоже решила не церемониться.

— Иванов, — чуть задыхаясь, ответил мой собеседник.

— Имя-отчество, простите?

— Виктор Николаевич.

— Очень приятно, — невозмутимо сказала я и повернулась к даме.

— Фаина Петровна, — с вызовом произнесла та. — Семенова. Кладовщица.

— Замечательно. Продолжим. Расскажите-ка мне, пожалуйста, о своей работе.

— Работа как работа. Кладовщицу никогда не видала?

— С такими общительными встречаюсь впервые.

В самом деле, что это она так замкнулась? Только что в цехе вопила во всю глотку, да еще руками размахивала. А теперь стоит, как статуя, слова не вытянешь. Не нравится мне все это, ох, не нравится.

— Нечего мне рассказывать. И пытать меня нечего. Неполадки в работе найти хочешь, так зубы-то не заговаривай мне. О работе ей расскажи! А нету у меня неполадков, нако-ся вот! Нету! У меня все по бумажкам, сдал — принял, все по накладным. Проверить хошь — все имеется в наличии, каждый документик. И неча тут налоговика из себя строить. А то — расселась, спрашивает. Ишь!

Ну, напугала. Разошлась.

— Приятно было послушать. Спасибо огромное. Теперь ваша очередь, — я повернулась к Иванову.

Тот посопел, затем еще раз, как в цехе, потер поясницу. Начал издалека:

— Человек я, сама видишь, немолодой.

Вижу. Дальше.

— Работал, это самое, на оборонном заводе. В «секретке». Мастером цеха… то есть, это самое, начальником участка. Сборочного. Ясно говорю?

Относительно.

— Ну, когда в стране вся эта неразбериха началась, значит… — Виктор Николаевич тяжело вздохнул: не привык дядечка к долгим беседам. — Значит, перебои с зарплатой начались… Ну я работу и поменял. А чего мне? Возраст только — проблема. Мужиков не старше сорока пяти берут.

Тут однофамилец мой вроде как заснул. Замолчал довольно надолго. И я, и тетка-кладовщица тоже молчали. Ждали. Наконец дядька проснулся.

— Тут как-то иду вечером с работы… Месяцами не платят, а на работу ходи, — перебив сам себя, он недовольно пожевал губами. — Ну, встретил у подъезда соседа своего — двумя этажами выше живет. Он на пенсии, сосед, по состоянию здоровья, значит, на второй группе. Нерабочей.