Книга Гренадер - Олег Быстров

С четвёртого раунда Саблин начал продуманно подставляться. Он позволял бить себя больше и больше. Уходил в углы, прижимался к канатам и принимал град ударов — на плечи, руки, в голову, по корпусу. Иногда изворачивался и слегка отрезвлял тевтона сильным боковым или прямым ударом, затем вновь уходил в глухую защиту, позволяя противнику войти в раж:.

Зрители, поначалу молча наблюдавшие бой, теперь непрерывно свистели и кричали: по-немецки и по-чешски, смачными местными и постными германскими ругательствами, подстёгивая боксёров. Глаза Саблина заплывали, но и через щели разбухших век он различал, как всё больше немцев выбирается из леса. Кто-то бегом присоединялся к толпе у ринга, кто-то наблюдал бой от кустов, опасаясь командиров, но любопытство и азарт побеждали, и количество зрителей постепенно увеличивалось.

«Эй, Фридрих! Там господин гауптман делает фарш из русского!» — такие, наверное, возгласы слышались в расположении немецкой роты. И очередной Франц, Густав или Пауль не выдерживал: отрывался от письма домой, бросал ковыряться в двигателе «хорька», а кто-то, чего греха таить, и оставлял пост. Ненадолго и недалеко, лишь глянуть одним глазком, но ведь оставлял!

Пятый, шестой, седьмой раунды! Гонг! Гонг! Гонг! Вновь ринг. Восьмой раунд!

Саблин чувствовал, как тают силы. Не та подготовка, не тот кураж! Теперь подставляться уже не было необходимости, всё происходило естественным путём. Карл, неутомимый, как машина, обрабатывал голову и корпус, бил жёстко и умело. Вот прилетел незаметный хук справа, и настил ринга больно ударил по лицу и груди.

«Айн!.. Цвай!.. Драй!..» — отсчитывал немецкий унтер, склоняясь над русским боксером, и отмахивал рукой.

Саблин поднялся, цепляясь за канаты. Он больше не смотрел за ринг, он вообще уже плохо различал что-либо вокруг, но прозвучало: «Бокс!» — и пришлось вновь поднять перчатки к лицу.

Гонг!

За три минуты девятого раунда поручик ещё дважды побывал на настиле. Губы превратились в кровоточащие лепёшки, левый глаз заплыл почти полностью. Всё лицо превратилось в уродливую маску. Саблин стоял из последних сил, ноги почти не держали.

Капитан обещал — до обеда! — стучало в мозгу вместе с током крови. Ведь должен же быть какой-то знак?! Что-то должно произойти!..

— Это… ваш-бродь… — горячечно шептал в перерыве Урядников. — Давайте я его из нагана, да и дело с концом! А? Сколько ж можно-то?..

— Не сметь! — хрипел поручик. — Они… первые… должны… Не сметь…

Гонг — и он вновь шагнул в ринг.

Но всему наступает конец. От кустов, неразборчиво выкрикивая и размахивая бумажкой, бежал немецкий связист. «Герр гауптман! Герр гауптман!» — только и смог разобрать Саблин. В глазах всё плыло, фигура в сером мундире бежала наклонно к горизонту. Карл Дитмар прекратил боксировать, поднял руку, обернулся на крик. Обернулись и секундант — фельдфебель Рунге, и рефери в ринге — унтер-офицер Гросс. А Саблин тяжело повис на канатах.

— Герр гауптман, радиограмма! — Связист протискивался сквозь ряды зрителей, те расступались неохотно. Наконец серая фигура добралась до помоста, подала бумагу офицеру. Немец пробежал глазами текст.

— Donnerwetter! Молите Бога, поручик, что я не имею возможности покончить с вами. К сожалению, состязание придётся прервать, у меня приказ от начальства.

— Приказ перейти границу? — прохрипел разбитым ртом Саблин.

Немец только глазом зыркнул, собираясь нырнуть под канаты.

— Бросьте, Карл, — хрипло крикнул поручик. — Весь мир знает, какого рода приказ вы ждали от своего фюрера. Не даёт вам покоя Чехословакия. А у России, между прочим, с этой республикой договор о взаимной помощи. В том числе и военной. Вторжение автоматически переводит вас в разряд противника. А противника мы бьём…

Карл Дитмар, обернувшись к Саблину, взирал на него уже с нескрываемым удивлением. А Саблин продолжал:

— Либо вы и шага не ступите за нейтралку, либо сразу прикажите своим солдатам сложить оружие, построиться в две шеренги и поднять руки. Право слово, герр гауптман, только так можно избежать потерь.

— Поднять руки? — не поверил ушам тевтон. — Вы мне предлагаете капитулировать? — И рассмеялся заливисто, как смеётся человек, услышавший действительно смешную шутку. — Моравия будет нашей в течение двадцати четырёх часов!

— Так точно, господин офицер, капитулировать, — гнул своё Саблин, обвиснув на канатах. Слова давались ему с большим трудом, разбитые губы нещадно саднило. — У меня тоже приказ командования: воспрепятствовать попытке вашего подразделения пересечь границу Чехословакии любыми возможными способами.

— Вам дважды повезло, поручик, — гауптман угрожающе наклонил голову. — Во-первых, я вас не нокаутировал на глазах у подчинённых. Уже за это вы должны быть мне благодарны. Во-вторых, из уважения к вам, как к мужественному бойцу, я не стану превращать заставу в пылающий факел. При условии, конечно, что это вы с пограничниками сдадите оружие и построитесь в две шеренги. Так мы действительно избежим кровопролития. — Пренебрежение сквозило во взгляде тевтона, больше он не видел в Саблине ни соперника, ни противника. — Солдаты! — повернувшись к подчиненным, зычно крикнул он. — Немедленно вернуться в расположение! Готовность номер один!

В частях вермахта готовность номер один означала готовность к атаке.

Их разделяло не больше двух метров: командира немецкой ударной группы и командира российского гренадерского взвода. Из последних сил Саблин крикнул:

— Карл!

Немец обернулся. Рефлексы у тевтона были что надо, тут же вскинул перчатки к голове, встал в стойку, — но в следующий миг поручик оттолкнулся, используя пружинистую натянутость каната, — почти взлетел над рингом и совершенно немыслимым свингом — из-за головы, сверху, используя маховое движение, — обрушил кулак на челюсть германца, пробивая защиту.

Дитмар рухнул. Саблин повалился на него сверху. В следующий миг Урядников выхватил из сумочки, где держал губки, полотенца и прочую утварь боксерского секунданта, два нагана и направил оружие на Гросса и Рунге.

— Лечь! — громовым голосом проорал прапорщик. — Мордой вниз, сучьи дети! Или стреляю!

Скорее всего, немцы не понимали по-русски, но интонации и жесты были достаточно красноречивы. Наганы — тем более. Унтер и фельдфебель бросились на ринг рядом с боксёрами.

Толпа немецких солдат внизу покачнулась, отхлынула. Движение это было безотчётным, продиктованным не воинской выучкой или рассудком, но инстинктом застигнутой врасплох толпы. Лишь один из офицеров, выхватив люгер, кричал на подчинённых. И тут обращенная к немцам стенка помоста рухнула наружу, а оттуда — зло и нетерпеливо — высунулись рыла пулемётов ZB.26. Трёх из четырёх имеющихся. Четвёртый целился во вражеских солдат сверху, с вышки.

Пограничники быстро рассредоточивались, выхватывая припрятанное у помоста оружие, залегали. Количество взятых на изготовку чешских винтовок становилось всё больше с каждой секундой.