Книга Переучет - Эрленд Лу

– А как он выглядит? – спрашивает она.

– Белый, такой небольшой.

– Насколько небольшой?

– Как котлета примерно. Большая котлета.

– Но белая?

– Да.

– Нет, не видела, – говорит Нина, – но могу помочь вам поискать.

Они принимаются за поиски, Нина шерудит ногой листья и дергает кусты. Через минуту она взглядывает на молодого человека и беспомощно качает головой:

– К сожалению, мне пора идти. Удачи вам!

Молодой человек приветливо кивает и продолжает поиски, а Нина идет по Киркевейен до «Валькирии», здесь она, было время, пивала и то, и это. Нина заказывает клубный сэндвич с колой, или нет, говорит она, не надо сэндвича и колы, я буду пиво, маленькое пиво, или нет, все-таки колу.

Слава богу, удержалась. Еще б чуть-чуть…

Кола дрожит у нее в руке, ничего себе, какая жажда накатывает, когда пихнешь снабженца по книгам гуманитарного профиля. Она выпивает стакан, заказывает второй, выпивает его и просит счет. На улице до Нины доходит, что она в двух шагах от библиотеки, странно не зайти туда, местное отделение на Майорстюен годами было для нее вторым домом. Трудно подсчитать, сколько килограммов книг она перебрала за эти годы, целые тонны. И персонал неизменно относится к ней ровно с той долей уважения, какая причитается серьезно пишущему человеку. Ей делают послабления. Если книга не находится, иной раз несколько месяцев уже, причем Нина полагает, что и не найдется, персонал всегда уверяет ее, что все устроится, все найдется, и бесконечно продлевает срок возврата, не хватало еще, чтобы было иначе, такая у них позиция. Нина здоровается с двумя сотрудниками на выдаче и привычно направляется к полкам «У-Х», где у нее уже много лет свое место, сантиметров двадцать пять поэзии в букве «Ф». Все вроде на месте, видит Нина, и сборник «Пурген» 1971 года, и более сдержанный «Вода под водой» 1982-го, судя по опыту, лидеры спроса. «Сон белки» 1984 года – третья по библиотечной популярности книга Нины, в 2011 году ее выдавали 13 раз, тоже стоит на своем месте. Но подождите-ка, а где же «Спрут»? Что-то не видно. Нина просматривает все корешки, но нет – «Спрута», сумбурной, говоря мягко, книги 1977 года, на месте нет. Нина тогда прожила полгода на платформе «Гидра», мужской цветник и прекрасный опыт, доставшийся отчасти недешево. Она вернулась домой беременная и бешено писала, как в горячке, о том, что в ней растет, и как оно туда попало, и что все это такое. «Спрут» на месте не стоит, то есть, по всему судя, – выдан читателю. Нина растрогана, этого не случалось давно, не то слово. Где-то в городе сидит человек и читает этот сборничек стихов, надо же, его так редко спрашивают, мысль греет и утешает, да, утешает, Нина горит желанием найти библиотекаря и выяснить, кто взял книжку, но сдерживает себя, это будет уж слишком, ей хватит внутренней радости. Надо опираться на те крохи светлого, что все же есть. Вот кто-то взял почитать «Спрута».

Из библиотеки она идет в винный рядом с кинотеатром «Колизей» и покупает бутылку красного португальского вина, самого дешевого, но с красивой, демонической этикеткой и, написано на нем, нотками ванили, фруктовой сладостью и долгими шелковистыми танинами. Все это ударит в голову Рогеру Кюльпе. Прямо в голову. Нина отчетливо представляет себе, как струйки шелковистых танинов растекутся среди волосяных луковиц, когда она жахнет ему бутылкой по голове. Так она чувствует сейчас, но надеется, что гнев уляжется, пока она дойдет по ветерку до Росенборггатен, и тогда она сама выпьет вино, сдержанность человека, не прибившего Рогера Кюльпе, бесспорно, должна быть вознаграждена бутылкой дешевого вина.

Третий этап

Нина сидит за одним из уличных столиков «Бузотера» на буржуазной Бугстадвейен, изо всех сил старается не заказать пиво, и вдруг мимо, поначалу даже не заметив матери, проходит ее собственный сын Людвиг за ручку с женщиной. Нина ее раньше не видела, никогда о ней не слышала, но за версту чует, что барышня из дешевок.

– Людвиг!

Он оборачивается и видит Нину. Выражение его лица в эту минуту истолковать непросто, но, похоже, назвать эту внезапную встречу однозначно своевременной он не готов. Особа, записанная Ниной в дешевки, останавливается тоже.

– Минуточку, – слышит Нина слова Людвига, – это моя мать. Нина, привет.

– Привет, Людвиг.

Нине не хотелось в детские годы Людвига называться ни «матерью», ни «мамой», методом исключения осталось обращение по имени. Это была попытка чуточку абстрагироваться от детоцентричной роли. Нина была матерью, а как будто бы и нет, во всяком случае, она ощущала потребность намекнуть миру, что она не чета всем прочим мамашкам.

– Это Сисс.

– Привет, Сисс.

– Здрасте.

– Присядьте.

– У нас дело, мы не можем.

– Несколько минут вы мне уделить можете?

– Конечно можем, – говорит Сисс.

– Несколько минут, – говорит Людвиг и усаживается на самый краешек стула, не сняв рюкзака, он всегда с ним ходит.

Сисс тоже садится. Все трое разглядывают друг друга.

– Ты даешь, средь бела дня сидишь тут, газировку распиваешь, – говорит Людвиг.

– Как видишь, – отвечает Нина.

– Книжка сегодня выходит?

– Да, но не будем об этом. А вы просто друзья или как?

– Мы познакомились некоторое время назад, – отвечает Людвиг, – и сейчас проводим много времени вместе.

– Как мило.

Сисс кивает Нине и улыбается Людвигу. Эта барышня влюблена, думает Нина.

Сисс извиняется и уходит в туалет, Нина провожает ее взглядом. Молодая, красивая, бедра, все дела.

– Ни слова, – говорит Людвиг.

– Дай мне сказать.

– Нет.

Нина подчиняется запрету и несколько секунд старательно молчит, но это выше ее сил.

– Нет, знаешь что, – говорит она, – я потратила пятнадцать, если не двадцать лет своей жизни, чтобы принять тебя со всеми твоими особенностями, из-за которых я, в частности, никогда не стану бабушкой. Это вызывало во мне бури чувств, Людвиг, это были американские горки. А теперь ты вдруг являешься под ручку с женщиной, а это совсем другой разворот и другой сценарий. Неужели ты не понимаешь, что у меня это вызывает напряжение?

– Нина, пока слишком рано судить, то это или не то, я не знаю. Я сам потрясен.

– Ты всегда такой был. Менял хобби одно за одним. То тебе нужны попугайчики, то гитара, то еще что. И я всегда тебе все покупала, но, когда куплю, – тебе это уже неинтересно. Сперва тебе двадцать лет нравятся только мальчики, вдруг упс – уже не нравятся. Ты не думаешь о том, что окружающим тебя людям нужна стабильность?

– Нина, это моя жизнь.

– Безусловно, но о твердости характера это не говорит. И что мне теперь, обходить всех знакомых с сообщением, что ты все-таки оказался не голубым? А бабушке кто с этим будет звонить? Я отказываюсь.