Книга Птица колибри зимы не боится - Мария Барская

– Гета, я снова никак не пойму: то ты их осуждаешь, что им мало своей однокомнатной квартиры, то, наоборот, доказываешь мне, что они молодцы.

– Никого я не осуждаю! – Она яростно ткнула окурком в пепельницу. – Я им завидую! Надо же, могут мечтать, о чем хотят! У них жизнь другая и время другое.

А мы точно знали: об этом мечтать можно, а о другом – бесполезно. Вот у нас никогда ничего и не было. Теперь вот мечтай – не хочу, а толку? Поезд уже ушел, и не светит нам никогда ничего такого, что светит твоим Ольге с Яриком! Да слава богу, что хоть им светит. Я, с одной стороны, завидую, а с другой – за них радуюсь. Но я и за тебя хочу порадоваться. Хочу, чтобы ты, по свойственной тебе душевной доброте и дурости, свой последний шанс не упустила!

– Гетка, мне страшно тебя слушать. Этот твой «последний шанс» звучит почти как «последний путь».

– А мне плевать, как звучит. Главное, чтобы ты до своего последнего пути успела побыть неодинокой. Перестань жалеть, что твой птенчик отправился в самостоятельный полет, и займись собой. Думаешь, я не помню, от скольких шансов ты уже отказалась из-за своего сестринства-материнства. Такие мужики попадались! И, главное, ради тебя были готовы на все.

– Не преувеличивай. Например, Александр не был готов на все.

– А что тебе еще надо было? – Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Гета убеждена, что я повела себя непростительно, лишившись счастья и солидного достатка. – Мужик видный, жениться тебе предлагал, через полгода бы за границу увез. Долгосрочная командировка ему предстояла в капстрану! По тем временам – фантастика. И сейчас бы с ним не пропала, еще богаче бы жили. Он, между прочим, теперь крупный бизнесмен. Каталась бы как сыр в масле.

– А ты не помнишь, что именно Ольга и не входила в условия этого контракта?

– Чистоплюйство твое, – рубанула воздух рукой Гета. – И кристальная честность. Вышла бы замуж. Оставила бы Ольгу на меня и бабу Галю. А там прошло бы время. Он бы привык. И забыл бы про свое условие. Ведь мужики сплошь и рядом берут женщин с детьми от первых браков. И ничего.

– Если бы Ольга была моим ребенком, он бы не возражал. Ему именно почему-то не нравилось, что Ольга моя сестра. Ребенка – пожалуйста, взяли бы с собой, а сестру – категорически нет. Не принимал он отчего-то Ольгу.

– Ну, гнида! Вот сволочь! – вскипела Гета. – Ты мне раньше таких деталей не сообщала. Уж я бы ему выдала!

– Потому и не сообщала, чтобы не выдала, – запоздало призналась я.

Пылая праведным гневом, моя подруга была способна на все, вплоть до того, чтобы лишить Александра вожделенной загранкомандировки. И я предпочла с ним расстаться по-тихому.

– Ну ладно. По поводу Александра ты, хоть и с опозданием, меня убедила. Тухлый номер. Такие большей частью все равно потом разводятся. Но Левончик-то чем тебе плох был? Не мужик – мечта. – Гета, вспомнив его, плотоядно причмокнула губами.

– Ничем, – вынуждена была признаться я.

– И Ольгу твою обожал. И она его сразу приняла. Почти уже папой называла.

Все было так. Левон Саркисян влюбился в меня, что называется, с первого взгляда. Это был жгучий стройный брюнет, очень похожий на итальянского певца Тото Кутуньо, по которому тогда умирала вся Москва. За мной никогда в жизни никто еще так не ухаживал. Он засыпал меня цветами и подарками. В каждый новый его приезд из Еревана наша квартира наполнялась ароматом роз, фруктов и всевозможных восточных сладостей. Коньяк с завода, на котором работал Левон, лился рекой.

Напор его был столь силен, что я почти согласилась выйти за него замуж, и он, окрыленный, счастливый, повез меня в Ереван – знакомить со своей многочисленной родней.

Он устроил мне незабываемую неделю. У меня осталось впечатление, будто полгорода и впрямь его родственники. Целую неделю мы только и делали, что ходили в гости. Причем не только в самом Ереване, но и в окрестностях, куда ездили на новенькой бежевой «Волге» Левона.

Принимали нас везде с поистине восточным размахом. Столы ломились от еды, коньяк и вино лились полноводными реками. И еще мы все время пили замечательный кофе, заходя для этого чуть ли не каждый час в многочисленные кафе и рестораны.

Куда бы Левон меня ни привел, меня везде встречали как самого дорогого на свете гостя. Многочисленные бабушки, дяди, тети, племянники, племянницы, братья, сестры и даже папа и мама Левона меня тут ждали, заранее любили, ибо «дорогой Левончик» просто не мог себе выбрать в жены плохую девушку.

Я понимала, что, выйдя за него замуж, вполне возможно, стану по-настоящему счастлива. И Ольге здесь будет хорошо. Ее здесь уже заочно любили и расспрашивали о ней. Для армян семья свята и родственники святы, и ни у кого даже малейших сомнений не возникало, что Ольга должна жить вместе со мной. Однако именно это в результате испугало меня.

Я не была уверена, что имею право увезти сестру из Москвы. Навсегда увезти, ибо Левон к нам перебираться не собирался. Его жизнь была в Ереване, и по-иному он ее просто не мыслил. Там его родина, его работа, его «родные камни». Будь я одна, наверное бы, решилась. Ереван мне понравился, работу я бы себе там нашла и квартиру свою обменяла бы на замечательную ереванскую, объединив которую с замечательной квартирой Левона, мы поселились бы почти во дворце.

Но Ольга… Имела ли я право выдирать ее из привычной среды, не только людской, но и языковой, в конце концов; лишать ее московской прописки и возможности жить потом в Москве? Кто знает, насколько она приживется в Армении. А если нет? Путь-то назад будет отрезан. Сейчас ей нравится «дядя Левон», а потом она вырастет и станет меня упрекать, что лишила ее всех московских возможностей.

И бабу Галю я не могла уже просто так бросить. Она нам стала действительно родной. Душу в нас вложила. И буквально сама жила нами. Она меня, конечно, уговаривала не оглядываться и «выходить за такого хорошего парня». Но я-то понимала: без нас с Ольгой ей придется очень тяжело, и чем дальше, тем хуже. И возраст ее уже давал о себе знать. Сейчас она еще бодренькая, на ногах, а через несколько лет… Правда, Левон предлагал и ее взять с собой, но она решительно отвергла его приглашение: я, мол, от своего Гены никуда. Он меня лежит-дожидается, как же я его брошу? Можно подумать, много хорошего она видела от своего Гены.

Так и не решилась я на замужество. Левон еще долго пытался уговорить меня и приезжал с подарками. Но я твердо стояла на своем: Ольга будет расти в Москве.

Потом Левон как-то поспешно женился на младшей сестре друга детства. И, естественно, приезжать перестал.

Уже в девяностые годы, когда все в нашей стране перевернулось вверх тормашками, я с болью смотрела на знакомый город Ереван – без света, без тепла, с трубами буржуек, торчащими из окон многоэтажных панельных домов, с длинными очередями у дверей хлебных магазинов, и единственно, чему радовалась (хотя радость – совсем неуместное чувство в такой момент), так это тому, что у меня в свое время хватило духа не увезти Ольгу на чужбину. Иначе лихо бы нам с ней пришлось. А теперь мы с Левоном уже много лет вообще живем в разных государствах.