Книга Ретушер - Дмитрий Стахов

Я успел дважды жениться и дважды развестись. Несколько раз я зарабатывал хорошие деньги, которые быстро утекали меж пальцев. Несколько раз я крепко разругивался со своим отцом, причем так, что казалось, больше нам видеться не стоит. Но потом все вставало на свои места: мы были с ним крепко связаны, и не только родственными узами.

Мы мирились, я снова начинал появляться у него.

Он же совсем не менялся. По-прежнему любил рестораны, вел все тот же уединенный образ жизни. Разве что вышел на пенсию. Его камеры и техника постепенно перекочевали в мою мастерскую. Даже штатив «Студиомастер», в разобранном виде хранившийся у него под кроватью.

Я, честно признаться, и не знал, что стану обладателем такого богатства. Лампы-вспышки фирмы «Метц», лейтцевские объективы, металлические никоровские бачки. Увеличитель «Пролаб Д-6». Фотографам из серьезных организаций тоже страстно хотелось выпить. Оставалось только подъехать в нужное время в нужное место, и за одну-две, в исключительных случаях за три бутылки ты становился обладателем того, на что надо было работать несколько лет.

Мои портреты начали признавать. Без «Лингоф-Техники» я бы не достиг и малой доли того успеха, что выпал на мою долю в последние годы. Потом открылось золотое дно с девочками: кто мог предположить еще каких-то пять-шесть лет назад, что за съемку «ню» ты получал гонорар в твердой валюте, а не три года с конфискацией. Я, например, такого предположить не мог.

Глава 3

К слову, мастерская у меня была далеко не всегда.

Впервые, совсем короткое время, я смог поработать в мастерской после первой женитьбы: отцом, вернее, отчимом моей первой жены был напрочь спившийся скульптор. Когда-то обласканный автор многочисленных монументов, мемориальных комплексов, памятников выдающимся деятелям – от столпов отечественной словесности до бойцов невидимого фронта, он пребывал в полнейшей прострации. Будучи давно ни на что не годным, он не брезговал заказами на бюсты дважды героев.

Среди его недоделанных – во всех смыслах – уродов я и начал студийные изыскания с хорошей техникой. Холод в студии алкоголика был жутчайший, к тому же там неистребимо воняло столярным клеем. Я мерз, а моя теща экономила на дровах. Пойти погреться в дом – дом и студия располагались в Красной Пахре; кроме этого, были квартира в Москве, дом в Гурзуфе, полдома под Калининградом, на Балтике, – было противно: теща вела себя как сущая мегера, и до меня стало доходить, что отец был прав, когда глубокомысленно изрек: «Надо всегда сначала посмотреть на мать той женщины, на которой ты хочешь жениться!»

Денег я не зарабатывал, жил у них на всем готовом да и снимал бывших натурщиц тестя-алкоголика, таких же алкоголичек, забредавших в студию по старой памяти, в надежде на стакан портвешка. Я и согрелся с одной из них, и первый мой брак распался так же быстротечно, как и был заключен: до свадьбы мы знали друг друга неполный месяц – познакомились в какой-то компании, – прожили два с половиной, да и то виделись не каждый день – я мерз за городом, а моя жена частенько оставалась ночевать в московской квартире, измотанная постижением экономической науки.

Уже через много лет Волохов, случайно встреченный на выставке в Манеже, поведал о дальнейшей судьбе моей первой жены. Оказалось, что сразу после развода со мной она, будучи на шестом месяце, вновь выскочила замуж, а родила в Штатах, куда была отвезена новым мужем и где Волохов, в те времена то ли «мидак», то ли подававший большие надежды журналист-международник, а вернее всего – работавший под крышей шпион, начинал свою многотрудную деятельность.

– Твой ребенок? – спросил Волохов.

Я пожал плечами, и Волохов заметил, что утешаться можно американским гражданством, которое ребенок получил автоматически.

– Мальчик? Девочка? – спросил я.

– Мальчик, – ответил Волохов.

– Похож на меня?

– Взгляд точно твой. Такой же ищущий…

Я попытался вспомнить лицо своей первой жены. Безуспешно.

Видимо, эти потуги отразились на моей физиономии: Волохов соболезнующе скривил губы, похлопал меня по плечу и отошел.

На долгие годы даже мечты о собственной мастерской пришлось оставить. Лишь к окончанию блаженного времени перестройки, после работы и в издательстве, где тянул лямку отец, и в газете, после работы на зарубежные агентства, после долгих мытарств моя мечта начала воплощаться.

Пока отец не соблаговолил мне помочь, это был подвал в районе Бронной. Потом – переоборудованный технический этаж в районе Беговой. Потом – заброшенное складское помещение на Таганке.

Все-таки контакты, причем самые неожиданные, у отца оставались. Он позвонил и сказал:

– Подъедешь в РЭУ-12, найдешь там Галину. Она в курсе. Деньги я заплатил.

– Сколько? – спросил я на всякий случай. Отец рассмеялся:

– Сочтемся!

Я поехал, нашел Галину.

– Ага! – сказала она, и мы отправились смотреть помещение: там требовался ремонт, но вложения должны были себя оправдать.

И вот в один из майских вечеров во двор старого П-образного дома, обшарпанным фасадом выходившего на набережную, левым крылом – в узкий и тихий переулок, а правым – на оживленную улицу, с набережной, через арку, въехали два грузовых фургона. В старый дом въезжал новый жилец. Этим жильцом был я.

Галина – чем эта кривобокая женщина была обязана моему отцу, я так никогда и не узнал – ввела меня в курс царивших в доме настроений, наболтала массу сплетен. Получалось, что к моему вселению отношение прочих жильцов было неоднозначным.

Подавляющее большинство считало, что я слишком крут. Правда, после смерти дворника – в очередной раз потерявший ключи Рифат заснул в двадцатиградусный мороз на лавочке возле подъезда – никто на освободившуюся жилплощадь не претендовал. Во-первых, все знали, что туда, скорее всего, поселят нового дворника, если, конечно, РЭУ такового найдет. Во-вторых, все помнили про рифатовых сыновей, Нила и Раиса, прописанных теперь – Нил на пять, Раис на семь долгих лет – за постоянные безобразия в казенный дом, но обещавших вернуться и своего ни в коем случае не упустить. В-третьих, жить в рифатовых комнатах было совершенно невозможно, а на ремонт ни у кого из жильцов денег не было. Дом был из небогатых, хотя и в самом центре.

Ремонт я провернул быстро, но почти к его окончанию, с разницей в три дня, умерли две старухи, жившие в квартире напротив. Мне пришло в голову поговорить с Галиной, она сказала, кому надо отстегнуть – отца я решил не привлекать, – и никто не успел чухнуться, как я распространился практически на весь первый этаж.

Вот тогда ремонт перешел на новую, качественно иную ступень, и уже к первым числам мая я обладал шикарными апартаментами: мастерская, кухня, гостиная, спальня, кабинет. Мне поставили перегородку, отделившую меня от общего подъезда, и прорубили новую дверь, выходившую в обсаженный липами сквер во дворе, куда я мог спускаться по ступеням небольшого крыльца. Работала на меня целая бригада, а я только руководил да регулярно выставлял угощение.