Книга Что рассказал мне Казанова - Сьюзен Сван

Я ничего не сказала. Он тоже. Мы изучали друг друга, и я была удивлена, заметив признаки силы в этом пожилом теле, мощную бычью шею и большой агрессивный нос, обожженное солнцем лицо, почти что африканского типа. Граф все еще был привлекательным на вид, а двигался с удивительной в таком возрасте грацией, говорящей о физической силе, на которую он едва ли уже имел право.

Затем мой преследователь застонал и сел на маленькую скамейку около одной из арок. Я поняла, что он задыхается. С некоторым усилием мужчина снял пальто и положил его возле себя на скамейку, рядом с кожаной сумкой.

Я чувствовала запах мочи и других отходов, оставленных венецианцами, посещавшими сторожевую башню, и была счастлива, что здесь нет отца, который, несомненно, разрушил бы момент своей праведной брезгливостью.

– Я не тот, за кого вы меня принимаете, – сказал этот человек низким голосом. – Я очень прошу простить меня, но в Венеции мне не следует раскрывать свою личность, и, возможно, даже сейчас за мной следят.

– Кто вы? – спросила я.

– Я известен как шевалье де Сейнгальт.

– Месье, но у вас же есть христианское имя? Я дитя революционного народа, а для нас титулы значат мало.

Он слегка улыбнулся.

– Я с радостью поведаю вам правду, мадемуазель. Вы были добры к Финетт на барже. Мое подлинное имя Джакомо, или Яков, как вы произнесли бы его по-английски.

– А фамилия, месье?

– Казанова.

– Так вы тот самый человек, который сбежал из тюрьмы в Герцогском дворце? Любимец женщин, описанный графом Вальдштейном?

Он кивнул.

– Я вам не верю! – воскликнула я.

Он склонил голову, затем порылся в кармане своего пальто и извлек огромный парик графини Вальдштейн. Он надел его на голову, подняв облако пудры, которое взлетело к небу, подобно пыли на сельской дороге.

Далеко снизу, с площади, доносились шум оркестра и смех людей. Я воззрилась на громадный парик, кудри которого были усыпаны poudreà maréchale.[9]По нему не ползали сверкающие жуки, и я почувствовала себя разочарованной.

– Мадемуазель, к сожалению, этот маскарад мне жизненно необходим. Я с позором покинул Венецию примерно двадцать лет назад, после публикации сатиры на драматурга аббата Чиариа. Это случилось как раз в тот год, когда друг аббата возглавил нашу инквизицию… Здесь было много ложных обвинений. – Он понизил голос. – А когда во Франции вспыхнула революция, шпионы Наполеона Бонапарта были загружены работой, собирая доказательства против всех подозреваемых в сочувствии к французскому королю. Я не в восторге и от революции, и от Наполеона. Но это ровным счетом ничего не значит для дураков, управляющих Венецией.

– Несомненно, у этих дураков не будет времени казнить вас теперь, когда Наполеон в Италии? – спросила я, сев на скамейку напротив него.

Он пожал плечами.

– О, моя пуританская девочка, не следует ожидать здравомыслия от Венецианской республики. В Париже несколько лет назад я повстречал Бенджамина Франклина, и он рассказал мне об истории вашей храброй, молодой страны. – Казанова снял парик и положил его рядом с сумкой, которая, как я неожиданно поняла, двигалась маленькими, почти неуловимыми толчками.

– Благодарю вас за добрые слова о нашей стране, но пуританами были мои предки, а вовсе не я сама, – сказала я, не отрывая взгляда от дрожащей сумки, – я была воспитана в лоне конгрегационалистской церкви и исповедую республиканскую добродетель простоты.

– Ах, простоты! И тем не менее похоже, что Венеция вам по вкусу! – Мой собеседник наклонился и открыл сумку. – Прошу прощения, что преследовал вас, но я пришел попросить вас оказать мне услугу…

– Месье?

– Говорят, что шпионам известно мое увлечение фокстерьерами. Не подержите ли вы у себя Финетт, пока я живу в Венеции?

И тут его собака вырвалась из сумки и побежала ко мне, радостно лая, как будто демонстрируя с каким воодушевлением она принимает предложение хозяина. Финетт остановилась у моей ноги, виляя обрубком купированного хвоста. Совсем маленькая, не больше копией, с печальной серой мордочкой. Я подняла ее, и собачка затрепетала у меня на руках с тем же совершенно обворожительным выражением мордочки, которое было у нее на барже.

– Разве можно противиться столь милому созданию?

Казанова посмотрел на золотые часы, и я заметила, что он при этом поцеловал маленький портрет, свисающий на цепочке.

– На этом портрете запечатлена моя великая любовь – Эме Дюбек де Ривери, – пояснил Казанова, заметив мой любопытный взгляд. – Хотите посмотреть?

Не дождавшись моего ответа, он раскрыл миниатюру в брегете и дал его мне. Внутри изысканной золотой оправы находился портрет женщины, сидящей у окна. Ей было от силы лет двадцать пять, и она была одета по моде старого французского королевского двора.

– Она – француженка?

– Эта женщина родилась в Вест-Индии, а теперь правит Турцией. Ее муж, султан, недавно покинул этот мир.

– Она живет в гареме?

Мой неподдельный ужас развеселил собеседника. В первый раз Казанова засмеялся, и с его широкого, обожженного солнцем лица спало напряжение.

– Да, и она любимая жена, но до сих пор любит меня. А моим величайшим желанием является снова увидеть ее до того, как я умру.

– О! – сказала я, подумав, что для него эта красавица слишком молода, хотя, возможно, сейчас она уже тоже состарилась. Похоже, шевалье пришла в голову та же мысль, и он устало усмехнулся.

– Вы снова не верите мне?

– Мне бы хотелось доверять вам, – заколебалась я. – Так, значит, ваша подруга несчастна там, в Турции?

– Когда-нибудь я расскажу вам эту историю, если только вы мне окажете честь послушать ее. Пока же позвольте доверить вам мой дневник. Если меня не арестуют, то я заберу его у вас завтра во «Флориане».

– А я позабочусь о вашей собачке, – сказала я, к своему собственному удивлению. – Мы останемся в Венеции еще по крайней мере месяца на два.

– Я буду в долгу перед вами. Вы видели, как граф Вальдщтейн насмехается над Финетт. Когда-то она была цирковой собакой, и хозяин жестоко бил ее.

И, увидев мое возмущенное лицо, Казанова кивнул.

– У графа Вальдштейна есть свои недостатки. Как и у большинства покровителей. Он любит развлекать себя жестокими шутками. В тот день, когда мы отправились из Дукса, его слуга положил мою одежду в муравейник. Даже сейчас я не уверен, что избавился от этих паразитов.

Вы должны сказать ему, чтобы он соблюдал приличия.

– О, мисс Адамс, до чего же вы забавная! – Он запрокинул голову и громко рассмеялся. – Граф Вальдштейн так же безнадежен, как вы добры и милы. – И он пододвинулся поближе. – Могу я доверять вам? Вижу, что могу, – сказал Казанова, когда я нетерпеливо шагнула в его сторону. – Граф Вальдштейн привез меня в Венецию в надежде провернуть крупную денежную аферу. Из благодарности я вынужден помочь ему. Но вот рисунки Поццо – это фальшивка, бездарные копии, сделанные бездарным мошенником. Ни один римский или венецианский художник не приложил своей руки к этим этюдам. Вы должны предупредить своего отца.