Книга Косовский одуванчик - Пуриша Джорджевич

– Высоцкий?

– Да, Высоцкий. Мне нравится его стихотворение, которое он под гитару поет про солдата, ну, что «он вчера не вернулся из боя».

– Его лучшая песня, наверное, «Физкультура», – здорово подходит для утренних маршей.

– А знаете, о чем я еще здесь мечтаю?

– Надеюсь, о том же, что и я – чтобы вы как можно скорее убрались из Косово.

– Конечно… Но сначала я хотел бы, чтобы моя мечта исполнилась. КФОР добился серьезных результатов в войне и мире, но, знаете, чего у него нет? Нет песни, которую могли бы петь все вместе, мы, из всех девятнадцати стран.

– Объявите конкурс на гимн победителей.

– Нет, нет, фройляйн Мария, такая песня должна родиться сама. Американцы часто поют «Розамунду», но это была их песня времен Второй мировой, и, что интересно, и мы ее пели. Я имею в виду – наши солдаты на русском фронте, а у русских была песня «Широка страна моя родная», мне смешно сейчас об этом говорить, но англичане начинали свои радиопередачи против Гитлера со знаменитых тактов нашего Бетховена – та-та-та-та-а…

– У вас была песня получше, чем у американцев и англичан.

– Что вы имеете в виду?

– «Лили Марлен».

– «Лили Марлен»?

– Вы знаете, откуда взялась эта песня?

– Нет, точно сказать не могу… Знаю только, что у Фассбиндера был отличный фильм «Лили Марлен».

– «Лили Марлен», – торжествующе объявила я немцу, – родилась весной 1943 года, в Сербии, в Белграде. В то время, несмотря на гитлеровскую оккупацию, на радио Белграда был джаз-оркестр под управлением дирижера Фридриха Майера. Ночами они играли для немецких солдат за границей. И вот однажды они исполнили песню «Лили Марлен» совершенно случайно, и со всех фронтов стали приходить солдатские письма с просьбой еще раз передать «Лили Марлен». Если бы они знали, что ее играют в Белграде…

– Сербы, – рассмеялся майор Шустер. – Несмотря на то что вы победили нас в двух мировых войнах, немцы должны вас благодарить за события, которые сербы спровоцировали в Боснии, Хорватии и вот теперь в Косово. Именно благодаря сербам мы опять стали настоящей армией, как и любая другая армия в мире. Теперь мы больше не военные преступники, мы стали составной частью армии мира!

– А также составной частью той армии, которая нас бомбила. Все очень хвалят ваши самолеты «торнадо».

– Фройляйн Мария, вы ведь знаете, что в этом виноват ваш режим, но не ваш народ…

– Майор, я живу в Косово, режим вы не уничтожили, и только ваши бомбежки заставили албанцев бежать отсюда. Под Си-Эн-Эн ваши самолеты из всего режима разбомбили только спальню Милошевича, но попутно уничтожили электростанции, фабрики, дома, мосты, бомбили детей в больницах. Вы разорили страну, но режим и народ остались, впрочем, вам это и при Гитлере не удалось. Когда вы напали на Королевство Югославию без объявления войны. Теперь, говорите, вы – армия мира. А что, вы Боснии мир принесли? Ничего подобного. В Косово от ваших бомбежек албанцы и сербы еще не скоро оправятся, но тем не менее, майор, чтобы вы знали: после этого мы с албанцами будем еще больше ненавидеть друг друга. Здесь по-сербски вы даже сигарет не смогли купить!

Майор Шустер с улыбкой выслушал мою гневную речь, как бы согласившись со мной, но сказал:

– То, что вы говорите, не соответствует действительности.

– Я это не от себя говорила, а только цитировала «Нью-Иорк Таймс» от 12 июня 1999 года. Я сегодня ночью этот номер читала, хозяин кафаны собирал толстые номера «Нью-Иорк Таймс», чтобы ими разжигать камин… Так вот там, под огромной шапкой, было написано: «МЫ ПОБЕДИЛИ, НЕ ТАК ЛИ, так почему же не празднуем?» Может, потому, что никто из девятнадцати наций не написал гимн победителей.

– Мы без него не останемся.

– «Нью-Иорк Таймс» и в этом сомневается. В этой статье дальше вот что было – цитирую: «Посмотрите, в чем наша победа… Мы сохранили лица Клинтону и мадам Олбрайт. Она предсказала эту надуманную войну… Возможно, мы не сохранили им лица, а просто слегка умыли их. Значит, разбомбив напрочь Сербию, мы можем шагать с гордо поднятой головой».

– Я этот номер не читал…

– Майор, вот вы сейчас, пока я говорю, пытаетесь прочитать в моей душе: кто я, что я, почему так говорю, может, меня сам Милошевич нанял, а может, и русские. Нет, я почувствовала, что могу все это вам выложить: мне понравилось, как вы говорите на моем языке, и, не скрою, вы мне понравились как мужчина, не думаю, что мы полюбим друг друга, но, может, карты у гадалки говорят, что мы начнем друг друга колотить… Что же, я и это без труда перенесу, потому что уже потеряла родителей, дом, вас… На улицах Приштины я не то что с сербским языком – даже молча не могу появиться, потому что здесь все меня знают. Албанцы бесенели, когда я переводила полковнику Уэллсу. Только он меня защищал.

Конечно, я все это болтала, чтобы заморочить майора Шустера. Я играла словами, глазами, почесывалась под тонкой рубашоночкой, прихлебывала виски. Я была настоящей общедоступной девушкой за длинной стойкой сербской кафаны, теперь уже бара под названием «Кукри».

– Может, хоть на кухне здесь пристроюсь…

– Зачем на кухне? Вы владеете албанским?

– Да, как сербским и английским.

– О'кей, я возьму вас переводчицей, хотя у меня есть идея поинтереснее. Я готовлю для КФОРа, для офицеров и солдат, «Opening Nights в Баре Кукри», мне нужен кто-нибудь симпатичный с хорошим английским, а это – вы! Завтра я поселю вас в гостинице «Гранд», я там едва успел забронировать апартаменты, потому что все номера штурмом захватили английские парашютисты.

– Красные береты?

– Да, именно они. Сегодня ночью они своей пьянкой никому не давали уснуть, так что я временно перебазировался в палатку.

– Номер в гостинице «Грант», говорите?

– Апартаменты.

– Меня это не привлекает.

– Почему?

– Один красный берет…

– Простите?

– Луг, овцы, парашют, – говорю я со смехом, запутывая майора Шустера.

– Не понимаю…

– Я тоже ничего не понимаю. Я сама понять не могу, как вообще запомнила слова из «Нью-Иорк Таймс», сама понять не могу, зачем он подтвердил Militer Police, что я его переводчица.

– Фройляйн Мария, что с вами? Прекратите пить виски…

– Я должна решиться, но не знаю, на что… А как вы принимаете решения, майор?

– Ну уж не как Гамлет.

– Что значит – «не как Гамлет»?

– Гамлет не умел принимать решения.

– Значит, решение важно само по себе, независимо ни от чего?

– Так точно, фройляйн Мария.

– Хорошо, я буду работать на кухне.