Книга Мангушев и молния - Александр Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он плыл и что-то долго рассказывал подхватившей его волне, пока не превратился в малюсенькую точку.
– Как огромен мир! – вздохнула ему вслед Маленькая Гора.
Наступило лето. Закричали поморники; зажурчали ручьи; попрыгали в воду умные пингвины; закачались на волнах тюлени, и голубые киты в честь солнца выбросили вверх свои голубые фонтаны.
Маленькая Гора проснулась раньше всех других гор.
– А вот и я! – закружился вокруг Быстрый Ветер.
Сильные, теплые его струи охватили Маленькую Гору, побежала вдруг толстая, быстрая трещина, раздался грохот и… никто не успел опомниться: Маленькой Горы больше не было – на волнах качался Маленький Голубой Айсберг.
– Куда ты? – заволновалась проснувшаяся Большая Гора.
– Я обязательно вернусь!.. – уплывал Маленький Айсберг, подгоняемый Быстрым Ветром. Ему было радостно плыть и, все-таки, грустно немного.
Быстрый Ветер скоро улетел вперед.
– Не могу так медленно! Не успеваю! – крикнул он издалека.
Наступила ночь. Она разбросала по небу звезды. Маленький Айсберг слушал как дышит океан. Он чувствовал себя просто камешком на груди великана.
А когда догорела ночь, и день, украдкой выглянув, дождался, чтобы вышло солнце, Маленький Айсберг удивился. Он никогда не видел такого красивого солнца. Оно загоралось медленно, а потом все сильней и сильней – невозможно смотреть – солнце вспыхнуло, бросило на волны золотую дорожку, а потом спохватилось и не стало спешить.
Океан засверкал на сколько хватало глаз, словно множество рыб выскакивало и падало в волны. Все пробудилось, вздохнуло, смешалось с лучами.
– Как прекрасно! – воскликнул Маленький Айсберг, – Как прекрасно вокруг!
Много еще было прекрасного и радостного на его пути.
Каждый день и каждую ночь.
Маленький Айсберг все плыл и плыл в Страну Далекого Солнца, и ему казалось, что она совсем рядом.
– Я вернусь, – приговаривал он, – я вернусь…
Он все плыл и плыл, и не замечал Маленький Айсберг, что давно уже бегут из него мягкие ручейки в океан, и океан становится не таким уж соленым. Он приговаривал только:
– Я вернусь… я вернусь… – и ему виделась чудесная, удивительная страна, и он знал как она называется…
Если вы когда-нибудь поплывете на юг, все время на юг за голубыми китами, вы увидите высокую и снежную страну.
Там над головой звезды яркие и чужие.
Это Страна Уходящих Айсбергов…
Маленьких и Больших Айсбергов…
Они никогда не возвращаются…
– Пап, а ты, когда был маленький, боялся умереть?
– Боялся.
– Вот и я боялся. А потом перестал.
– Почему?
– Ну, я же вырос.
– Пап, а в Африке люди зачем живут?
– Они там родились.
– Это они из-за слонов?
– Почему из-за слонов?
– Ну, чтоб каждый день слонов видеть.
– Пап, мама говорит, что я у нее в животике лежал.
– Ну, раз мама так говорит.
– А ты думаешь, что это враки?
– Да нет, я маме верю.
– Я тоже верю, только…
– Что «только».
– Только как я там образовался?
– Постепенно.
– И ты считаешь, что это нормально?
– Пап, ты в детстве писал в штаны?
– Бывало.
– И тебя ругали?
– Однажды – очень сильно.
– А что они не понимали, что ты еще ребенок?
– Понимали.
– Я бы тебя не ругал.
– Почему?
– Потому что ты же мне родной человек.
– Погоди. Ты что, уже написал?
– Да нет.
– А что ж тогда спрашиваешь?
– Чтоб знать как себя вести.
– Пап, ты за кого, за меня или за Витьку?
– За тебя, наверное, ты же мой сын.
– А если я сделаю что-нибудь нечестное, а Витка – честное, ты тоже будешь за меня?
Молчание, внимательный взгляд, потом со вздохом:
– Ну, и что же ты сделал?
– Да ничего я не сделал, я тебя просто проверяю.
– Пап, тут некоторые говорят, что Вселенная разбегается.
– Ну, и что?
– Что «ну и что»?
– Ну, и что? Ну, разбегается она, ну и что?
– Я что-то не понимаю, ты совсем что ли нашим будущим не интересуешься?
Сашке семь лет. Рисует он только церкви. Купола и кресты. Если попадаем с ним в город, то каждая встреченная церковь – это задумчивый поход вокруг нее, оценивающий взгляд.
После пяти церквей я обычно еле ноги волочу, а он бодро вышагивает.
Подходим к Казанскому собору. Сашка немедленно и молча направляется к нему, а я, со стоном внутренним и с надеждой в голосе:
– Сань, может не будем его осматривать, а?
Санька, остановившись, разводя руками, возмущенно:
– Ну-у… если тыне хочешь смотреть эту красоту!..
Делать нечего. Отправляемся смотреть «красоту».
Саньке двенадцать.
Летом он вдруг решил изучать арабский. Измученный этим его решением, я направился в университет на восточный факультет, где – о, счастье! – за деньги можно летом учить арабский.
Санька ростом очень мелкий и с увесистым учебником арабской грамматики выглядит, как Буратино с букварем. Я его сопровождаю. Тащу учебники. Преподаватели смотрят на него с нескрываемым уважением.
По дороге мы заходим в книжный магазин, где он, мой отпрыск, в мгновение ока находит Коран и учебник грамматики санскрита.
Подходит ко мне:
– Купишь?
– Сань, ну Коран – понятно. Вещь очень нужная. А санскрит-то тебе зачем?
– А ты знаешь, что на нем уже не говорят?
– Ну, вот! Тем более!
– Ты, значит, хочешь, что-ли, чтоб его совсем забыли?
– Я-я?…
В общем, я купил и санскрит…
Жил-был Шмель. Он был толстый, лохматый трудяга.
Когда он садился на цветок, тот сгибался до земли.
