Книга Андерманир штук - Евгений Клюев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Второе естество лвово. Егда спит, а очи его бдита. Тако и Господь наш рече ко июдеом, якоже: Азъ сплю, а очи мои божественыа и сердце бдита».
Такое вот, значит, дело… не шуточное: «второе естество лвово». Знать бы, сколько у него вообще «естеств» – только два или больше?
Но – покойнее стало деду Антонио, хоть по привычке и поеживался он всякий раз, встречая на себе застылый взгляд спящего Льва… Впрочем, друг один, врач фронтовой, Митя, посоветовал Антону Петровичу последить за внуком еще немножко, а потом все-таки показать его офтальмологу: пугать, дескать, не стану, но всякое может быть…
– Львенок, тебе сны снятся?
– Это как так, деда… «сны – снятся»?
– Ну, когда ты… э-э-э, глаза закрываешь – ты что видишь? (Ах, дед Антонио, старый ты хитрец!)
– Ничего не вижу. Нельзя же видеть с закрытыми глазами!
Можно, львенок. Много чего можно видеть с закрытыми глазами. Но об этом мы с тобой как-нибудь потом поговорим, придет еще такое время. А пока давай все-таки разберемся с этим твоим я-не-люблю-детей… Ужасно представлять себе субботне-воскресного Льва, выталкиваемого на улицу «поиграть»…
– Львенок, ты не можешь не любить детей. Ты же сам ребенок, подумай!
– Я думал, дед Антонио.
– И что придумал?
– Что я их все равно не люблю.
– Да почему ж такое-то?
– Они недрессированные все. – И, через паузу: – Мы недрессированные все.
– Так ты и себя не любишь, львенок?
– Конечно, не люблю! Я тебя люблю. А ты, деда, себя любишь?
Оп-ля!.. Вот и отвечай теперь что хочешь, дед Антонио. Интересно, как ты из этого положения выкрутишься… – ну-ка, любишь ты себя, дед Антонио, а?
– Я не знаю, львенок. Я не знаю, люблю ли я себя.
Только бы прекратился этот разговор: не выйти из него живым деду Антонио. Не готов дед Антонио, не решил он для себя, никогда решить не мог, в каких он с собой отношениях! Ему и то даже неизвестно, надо ли оно – любить себя? Лучше ли оно, чем не любить себя… Как – правильно?
– Я не знаю, люблю ли я себя!
– Ничего, – беспечно отвечает Лев. – Зато я знаю. Ты, деда, себя не любишь – ты меня любишь. Вот.
И так, значит, устроен мир. А он-то, дурак старый, мучается! Между тем как любовь неделима: или любишь одно – или другое, чего ж проще? И радоваться бы деду Антонио, да только тревожно ему… не за себя, понятное дело, – за Льва. Что для него, значит, дети – звери… откуда такое? Антон Петрович, конечно, клянет одного себя: глупая, глупая, глупая была затея начать называть Льва «львенком»… но уж больно не хотелось – «Лёвой»! Да нет… не может же Лев всерьез не понимать, что «львенок» – это просто такое обращение дурацкое!
– Лев, а Лев… Скажи мне, если ты «львенок», то кто – «лев»?
– Ты. Лев – царь зверей. А львенок – царевич зверенышей.
Ох-хо-хо…
– Дед Антонио, я придумал! Я в пятницу к Леночке с Ве-ни-а-ми-ном приеду – и сразу на улицу попрошусь, на весь вечер, и в субботу на улицу, и в воскресенье – на полдня, пока нам назад, домой, не ехать…
«Просиять, что ли? Неужели – свершилось?»
– И… что на улице?
– А ты на детскую площадку будешь приходить – и мы побежим с тобой куда-нибудь!
«По-бе-жим… Мне седьмой десяток!»
– Так нельзя, львенок. Потому что потом ты будешь вынужден врать. Леночке. Или Ве-ни-а-ми-ну. Если они спросят, чем ты на улице занимался. Нельзя врать.
И – серьезный-пресерьезный взгляд ренессансных глаз:
– Они никогда не спросят, чем я на улице занимался… Деда, а нельзя, чтобы Леночка заболела? Сделай такой фокус!
Лев всегда это знал. Что настанет время, когда ему придется идти в школу. В прошлом году об этом просто поговорили и решили подождать: Льву тогда еще до семи лет сколько-то месяцев не хватало. Семь должно было исполниться только «той зимой», но та зима уже прошла. А значит, в этом-то году уж точно надо поступать в первый класс. И быть среди детей. Он, правда, догадывался, что в школе есть дрессировщики, но…
– Дед Антонио, научи меня всему сам.
– Всему – научу. Но остальному учат в школе.
– А ты сделай фокус, чтобы они обо мне позабыли!
– Кто – «они»?
– Которые учат остальному! Сделаешь фокус?
Опять и опять… Это давно уже стало постоянным мотивом – «а-ты-сделай-фокус»! Для львенка нет ничего невозможного в мире. Плохо. Хоть бы он захотел чего-нибудь… как другие дети хотят. Чего-нибудь, что я не могу! «Дед Антонио, я хочу слона». И тогда бы сразу выяснилось, что я не бог! И все стало бы на свои места.
– Львенок, почему ты никогда не попросишь у меня слона?
– Слона?
– Ну… одного из дяди-Пашиных слонов. Самого маленького, например – Цезаря! Почему ты никогда не скажешь мне: «Я хочу Цезаря»?
– Сюда, к нам? – тревожно интересуется Лев.
Дед Антонио кивает, но вынужден отвести глаза: Лев смотрит на него как на умалишенного… слона – в дом?
Нет, Лев не хочет ничего извне: во внешнем мире нет у него никаких потребностей. Иногда Антону Петровичу кажется, что, не покупай он Льву, например, книг и игрушек, тот просто жил бы без книг и игрушек: ему и в голову не пришло бы, что книги и игрушки – это то, чего можно хотеть или просить. Единственное, что он просит, – «Андерманир штук»: «Деда, скажи про андерманир штук – скажешь?»
То было когда-то давным-давно залетевшее в тогда еще черноволосую голову маленького Антона Фертова нечто… стишок не стишок, прибаутка не прибаутка – не поймешь что, одним словом! Да и правильно ли запомнилось – неизвестно. «Только, Лев, не спрашивай меня, откуда этот андерманир штук, – разводил впоследствии руками дед Антонио. – Его ветром в меня занесло. Так горожан, кажется, на всякие праздничные зрелища зазывали… скорей всего, еще до моего рождения».
Лев с детства был уверен в том, что это колыбельная. В первую же его ночь у деда Антонио тот взял да и рассказал ему андерманир штук: Лев засыпать никак не хотел – и, что вы думаете, заснул как миленький! А на следующую ночь и сам уже попросил андерманир штук – да ради Бога… «У всех колыбельные как колыбельные, а у тебя андерманир штук», – смеялся дед Антонио.
Андерманир штук долго оставался для Льва любимым завершением дня. Конечно, дед читал ему сказки, читал стихи, читал всякую всячину, но внезапно Лев терял интерес ко всему на свете и говорил: андерманир штук.
И тогда…
А вот, господа, андерманир штук – хороший вид, город Палерма стоит, барская фамилия по улицам гуляет и нищих тальянских деньгами оделяет.
