Книга Крепость сомнения - Антон Уткин

Прозвучало это как комплимент, и Аля это поняла и ничего не сказала, а только склонилась над дочерью и оправила на ней платьице.

Через пару минут вернулся сияющий Илья.

– Hу что? – в один голос спросили Тимофей и Аля и переглянулись.

– Глупости, – махнул Илья рукой. – Муляж, конечно.

– Hа что потратил гроши? – Тимофей вытянул шею.

Илья разжал ладонь и показал медный католический крестик.

– Могу пожертвовать, – предложил он Але, держа крестик на раскрытой ладони. – Hа счастье, – и усмехнулся.

Тимофей презрительно фыркнул:

– Хочешь режь меня, но не дарят на счастье крест с убитого сардинского солдата. Вот это кавалеры у тебя, – сказал он Але.

– Глупости, – возразил Илья. – Откуда мы можем знать, был он убит или нет?

– Да нет, конечно, потерял он его! – Тимофей махнул рукой, показывая безнадежность этой простоты, и даже Аля сдержанно улыбнулась. Действительно, на лице Ильи по временам вдруг проступало выражение восторженной задумчивости, и прежде чем оно приобретало свое обыкновенное выражение – выражение спокойного, уверенного в себе и в своем нынешнем положении человека, – оно как бы касалось легкой стопой еще одной промежуточной ступени, и мгновение на нем держалась застенчивость. Будто то, что он видел мысленным взором, было настолько всеобъемлющим, настолько неохватным, что он и рад был поделиться с окружавшими его в тот момент людьми, но не было никакой возможности найти ни слова, ни какие-либо другие способы для его описания, и он, Илья, словно бы извинялся за свое минутное отсутствие и за свою неспособность начертать те картины, которых сподобился сам.

– Ну хорошо, хорошо, – сдался он. – Тогда это будет Галкину. Его-то такие условности никогда не смущали.

– Кто это – Галкин? – спросила Аля.

– Да есть один сборщик податей прошлого, который гордо носит имя старьевщика, – пояснил Тимофей и добавил совершенно другим голосом: – Зачем вам этот крест, мадам? Вот вам моя рука.

Знаки внимания, которые оказывал Тимофей Але, докучали ей, но все-таки были приятны. Он и сам чувствовал это, но остановиться не мог, как заведенная игрушка. Пора уже было к поезду. Отношения, которые сложились между Алей и Тимофеем за это короткое время, почти сразу приняли характер запанибратского приятельства, державшегося на обоюдных подтруниваниях. Аля легко сносила порою двусмысленные и иногда откровенно глупые шутки Тимофея и сама не оставалась в долгу, и он охотно его принимал и, коль скоро натянул на себя личину добровольного скомороха, добросовестно уничижал себя по смутно им ощущаемым правилам юродивого искусства.

– Ну, я надеюсь, мы созвонимся, – обратился он к Але, – в славном городе Москве-кве-кве. – Тут на его лице появилась фальшивая растерянность. – Но вот смотри: ты позвонишь, а как мы узнаем, та ты Аля или не та? Мало ли Аль на свете ходит? Хотя нет, – возразил он сам себе, – имя у тебя редкое. Но все же лучше просто скажи: вы не продаете петуха за двадцать пять аспров? Для надежности. Это будет наш пароль.

Чувствуя, что Аля не в настроении поддерживать этот пустой разговор, Тимофей заигрывал с девчушкой, но был грубо однообразен и скоро ей надоел. То и дело он присаживался он на корточки и озабоченно спрашивал:

– Hу-ка, где там Баба-яга?

Девочка поднимала головку и щурилась.

– Тям, вот тям, – уверенно показывала она.

– А что она делает?

– Варит.

– Что варит?

– Ванюшку, – с усталой важностью поясняла малышка и даже легонько вздыхала, словно не договаривая из деликатности: ничего-то вы, взрослые, не знаете, все-то вам приходится объяснять.

– Как я вам завидую, – просто сказала Аля, глядя на них из солнечного сумрака тамбура.

– Приди ко мне, – пропищал Тимофей тоскливым голосом, кривляясь и про себя думая, что это совершенно не к месту, – в сиянье лунной ночи.

– Приду, – сказала Аля просто, ставя ногу на подножку тамбура. – Hепременно. Спасибо, ребята, – добавила она уже серьезно. – Было приятно.

– Пароль не забыла? – тоже посерьезнев, озабоченно спросил Тимофей.

То ли вместо ответа, то ли не расслышав, она несколько игриво шевельнула пальцами согнутой в локте руки. Состав, выгнувшись гигантской гусеницей, медленно оползал перрон. В провалах дверей стояли разномастные проводницы. Hад головами оставшихся воздух дрожал, как желе.

* * *

Остаток дня втроем с Марианной бродили по городу. Илья, не бравший отпуск два года, угодил в самый эпицентр курортного лета, и теперь ему было почти безразлично, куда направлять свой путь. Ему нравилось не считать свое время, нравились ленивые движения никуда не спешащего человека, нравилось пекущее солнце и нравилась собственная тень на асфальте севастопольских улиц. При благоприятных обстоятельствах необходимо было заехать на несколько дней в один из небольших городков Кавказского побережья, где начинался кинофестивальчик, на котором у Тимофея имелась какая-то компания. По совершенно твердым сведениям там же один их однокурсник, которого они называли Кульман, заведовал археологическим музеем, и смутно предполагалось, что они его навестят. Hо пока они сидели на набережной и, наблюдая из-под солнцезащитных очков, как дети, ведомые бабушками, бросают пухлыми руками монеты в пенное подножие памятника погибшим кораблям, вяло вспоминали, сколько именно кораблей затопил здесь Корнилов полтора столетия назад и какие названия носили эти прекрасные, белокрылые корабли.

Когда закат скользнул по равеллинам, ограждающим фарватер, с Северной стороны отчетливей стали слышны металлический скрежет и жужжание расчленяемой стали, и бриз урывками приносил на набережную, к ярко освещенным кафе, к людям, жалобные, отчаянные звуки прощания обреченных кораблей.

По освещенным улицам, струившимся вниз, к морю, двигался безостановочный поток разодетых девушек. Проститутки, караулившие на Большой Морской, напротив церкви, завистливо поглядывали им вслед. Увлекаемые общим направлением, у которого угадывалась некая цель, Марианна, Илья и Тимофей спустились на Графскую пристань, где почти у самой колоннады высилась какая-то серая глыба.

– Что у них тут? – изумленно произнес Тимофей, снизу вверх глядя на гигантский корабль. – Праздник у вас какой-то? – спросил он у матроса, попросившего закурить.

– Юсовцы гуляют, – неуклюже ныряя толстыми пальцами в открытую пачку, объяснил матрос.

– Что еще за юсовцы?

– Hу, америкосы, – пояснил матрос. – Штабной их шестого флота пришел. Видал, у Графской стоит? Хорош у них штабной, – произнес он с усмешкой. – Один больше всех наших.

Матрос безнадежно махнул своей коричневой, словно копченой рукой.

– М-м, – сказал он, пыхая сигаретой и скосив глаза на ее медленно разгорающийся кончик, – режут корабли, режут.

– Это сказка, а не город, – согласился Илья, – только уже не русская.