Книга Отныне и вовек - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не останавливаясь, он оглянулся на заброшенную мозаику имен и таинственных дат.
«Все родились — и никто не умер, — думал он. — На каждом камне — пустое место, куда будет вписан тот день, когда чей-нибудь призрак отправится на встречу с Вечностью».
— Да, — раздался голос. Но она не разомкнула губ.
«Ты пришла за мной для того, — молча говорил он, — чтобы я не читал эти надписи и не задавал лишних вопросов. А что прикажешь думать о детях, которые не вернутся домой?»
Скользя, как по льду, по безбрежному морю лунного света, они миновали стайку подсолнухов, не обернувшихся на их легкие шаги, прошли по дорожке, поднялись на крыльцо, пересекли веранду, а там наверх — второй, третий, четвертый этаж — и оказались в мансарде, где дверь стояла нараспашку, а за ней сугробом белела постель с откинутым покрывалом, островок снежной прохлады среди душной летней ночи.
— Да, — еще раз промолвила она.
В комнату он вошел как лунатик. Поглядев через плечо, заметил на паркетном полу свою одежду, словно разбросанную неряшливым мальчишкой. Застыл у льняного сугроба и подумал: «Еще один, последний вопрос. Кладбище. Лежат ли под надгробьями мертвецы? Покоятся ли в могилах усопшие?»
Но было уже слишком поздно. Не успел он и рта раскрыть, как рухнул в сугроб.
И начал, захлебываясь белизной и заходясь криком, погружаться в пучину, но вскоре налетел спасительный шторм, который принес тепло; были какие-то прикосновения и сближения, но он не видел, кто или что привлекает его к себе; он больше не сопротивлялся и уходил на глубину.
Пробудившись, он понял, что уже не может шевельнуть ни рукой ни ногой, а просто отдается на волю волн. И все потому, что он прыгнул со скалы, а вместе с ним кто-то другой, невидимый, и чтобы выплыть, пришлось грести что есть мочи, пока не ударила молния, которая расколола его на полустрах-полувосторг и бросила на это ложе обнаженность тела и души.
Он проснулся еще раз: шторм утих, падение прекратилось, в его ладони замерла чья-то тонкая рука, и он, даже не открывая глаз, понял, что рядом лежит она и ее дыхание неотличимо от его собственного. За окном еще не рассвело.
Она заговорила:
— Ты что-то хотел спросить?
— Не сейчас, — шепнул он. — Потом спрошу.
— Да, — тихо сказала она. — Потом.
И тут — кажется, впервые за все время — она приникла к его губам.
Проснулся он в лучах солнца, бивших сквозь высокое чердачное окно. На языке вертелись вопросы.
В постели рядом с ним было пусто.
Ушла.
«Боится?» — мелькнуло у него в голове.
«Вряд ли, — ответил он самому себе. — Наверняка оставила записку на дверце холодильника. — Почему-то он был в этом уверен. — Надо поглядеть».
Записка оказалась именно там.
Мистер Кардифф!
Сегодня большой наплыв приезжих. Я должна их встретить.
Все вопросы — за завтраком.
Неф.
Не донеслись ли до его слуха приглушенные жалобы паровозного гудка, едва различимый ропот локомотива?
Выйдя на крыльцо, Кардифф прислушался, и вновь над горизонтом поплыл слабый паровозный крик.
Он поднял глаза к верхнему этажу. Неужели она побежала на этот крик? А постояльцы тоже его слышали?
Дойдя до железнодорожной станции, он остановился прямо посредине, между рельсами, заклиная паровозный гудок протрубить еще раз. На этот раз — тишина.
«Для всего есть отдельные поезда — но для чего конкретно?» — задумался он.
«Я успел первым», — похвалил он себя за расторопность.
А дальше что?
Он ждал, но воздух был тих, а горизонт безмятежен; пришлось возвращаться в «Герб египетских песков».
Из всех окон в тревоге выглядывали постояльцы.
— Все в порядке, — объявил он. — Ничего страшного не произошло.
С верхнего этажа чей-то голос негромко спросил:
— Это точно?
Неф не пришла ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину.
Он лег спать на пустой желудок.
Когда пробило полночь, в окно влетел легкий ветер и пошептался с занавесками, наказав им не пускать в комнату лунный свет.
За дальней окраиной города лежало кладбище, которое скалилось гигантскими белыми зубами, торчавшими среди свежей, залитой лунным серебром травы.
Четыре десятка мертвенных — но не мертвых — камней.
Все — обман, твердил он.
А ноги уже несли его вниз по лестнице, сквозь мерное дыхание спящих.
В тишине освещенной луной кухни из ледника падали в поддон капли талой воды. Цветные стекла слухового окошка над входной дверью окрашивали пол лимонно-желтым и сиреневым.
Наедине с собственной тенью вышел он на пыльную дорогу.
Добрел до кладбищенских ворот.
И вот он уже посреди кладбища, а в руках невесть откуда взялась лопата.
Он копал до тех пор…
…пока лезвие, вонзившееся в пыльный грунт, не ударилось с глухим стуком о твердую поверхность.
Тогда он быстро раскидал землю и нагнулся, чтобы взяться за край гроба, как вдруг до его слуха донесся шорох.
Всего один шаг.
Да! — радостно пронеслось у него в голове.
Она снова здесь. Разыскала меня, чтобы отвести домой. Ей пришлось…
Его сердце застучало как молот, потом утихомирилось.
Кардифф медленно выпрямился на краю могилы.
У железных ворот стоял Элиас Калпеппер, так и не сумевший подобрать нужных слов, чтобы окликнуть Кардиффа, который орудовал лопатой там, где копать не дозволено.
Лопата выскользнула у Кардиффа из рук.
— Мистер Калпеппер?
Элиас Калпеппер отозвался:
— Давай, давай, не останавливайся. Поднимай крышку. Что же ты? — И, видя, что Кардифф пришел в замешательство, поторопил: — Ну!
Наклонившись, Кардифф потянул кверху крышку гроба. Ее не прибили гвоздями и не заперли на замок. Откинув крышку, Кардифф заглянул внутрь.
Элиас Калпеппер подошел и остановился рядом.
Они оба смотрели…
В пустой гроб.
— Подозреваю, — сказал Элиас Калпеппер, — что тебе сейчас будет не вредно опрокинуть рюмочку.
— Две, — сказал Кардифф. — Не меньше.
Среди ночи они курили добрые сигары и потягивали безымянное вино. Откинувшись на спинку плетеного кресла, Кардифф прикрыл глаза.
