Книга Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов - Еко Тавада

Место, куда он привел тебя, походило не на картинную галерею, а на Дом культуры. При входе фломастером было выведено нечто вроде: «Выставка картин молодежной секции коммунистической партии». Молодой человек не отходил от тебя и, внимательно следя за твоим взглядом, последовательно рассказывал о каждой картине. Слова слетали с его губ со страшной скоростью — словно шарики в пачинко[1].

Ты плохо понимала его. Картины тоже как-то не запоминались. Чего не скажешь о лице юноши. Кожа — словно взбитые сливки, губы — словно нарезка из лосося. Можно так выразиться или нет, но каждый его волосок свидетельствовал в пользу того, что он — замечательный человек. Однако даже совершенно замечательный человек, наверное, может поступить дурно. Эта неуместная мысль пришла тебе в голову впервые в жизни. Разве можно полностью исключить вероятность того, что замечательный человек заведет тебя в безлюдный проулок, повалит на землю, ограбит, убежит? Как можно быть уверенной, что он этого не сделает? Разве обстоятельства не могут заставить человека пойти на это?

Когда мы осмотрели все картины, молодой человек пожелал мне благополучного путешествия и добавил: если будут проблемы, звоните. Написал карандашом номер своего телефона на обрывке какой-то бумаги. Вроде бы и цифры были точно такими же, какими пользуются японцы, но они почему-то больше напоминали пиктограмму.

Намереваясь записать свой номер, молодой человек никак не мог найти бумаги. Он пошарил в кармане, но смог извлечь из него только кошелек и нечто вроде удостоверения личности. Потом достал какие-то счета, но, похоже, все они были нужны ему. Ты подумала, что возле входа на выставку наверняка обнаружатся какие-нибудь рекламные объявления или флаеры, но оказалась неправа. Тогда-то ты впервые поняла, что в этой стране едва ли обнаружишь дурацкую рекламу случайных товаров. Твой знакомый тем временем заглянул в мусорный ящик и извлек оттуда газету. Оторвав клочок, он написал на нем телефон.

Поскольку на бортике фонтана на площади сидело несколько юношей и девушек, с виду студентов, ты тоже устроилась там. Ноги гудели. Тут одна студентка подошла к тебе. «Тепло-то как!» — дружески сказала она. Ее английский был превосходен. «Я живу поблизости. Скоро будет музыкальный фестиваль, — заметила она. Потом спросила: — Наши приемники и фотоаппараты никуда не годятся, ты нас не уважаешь из-за этого?» Тебе никогда не задавали таких вопросов, и ты никак не находилась с ответом. После мучительных раздумий сказала: «А мне нравятся никудышные товары». Не знаю уж, почему ты так ответила. В любом случае это было в первый и последний раз в твоей жизни.

«Может, прогуляемся?» Ты оглянулась и снова услышала то же предложение. Это был молодой человек лет двадцати. Жует жвачку, волосы набриолинены, рубашка с открытым воротом, худой, в джинсах… В нем было что-то от хулигана. Говорил на ломаном английском, на твой русский скорчил рожу, сообщив, что ненавидит этот язык. Тогда ты решила перейти на английский. Он же сказал, что угостит тебя самыми роскошными яствами, какие только можно найти в Югославии. Мы пришли в пиццерию. Пицца оказалась пятнадцати сантиметров в диаметре, ты возила по ней ножом и придерживала алюминиевой вилкой. Возникло ощущение, что итальянское и славянское неважно сочетаются в этом блюде. Молодой человек ел молча. Покончив с пиццей, он предложил посмотреть интересное кино. Пришли. Перед зданием, похожим на музей, толпилась молодежь. Мой знакомый купил билеты. Стены в кинотеатре облупились и выглядели так, будто архитектор специально состарил их. Ты пришла в полное восхищение. Девочки, чьи лица были разрисованы будто бы цветными карандашами, сбивались группками по трое. Впрочем, некоторые из них тоже глазели на тебя.

Вошли в зал, уселись, тут же начался фильм. Это был гонконгский боевик. Я таких раньше никогда не видела. Славяне и Гонконг как-то слабо сочетались в моей голове.

Когда вы с молодым человеком без лишних церемоний сказали друг другу «Пока!», уже наступил вечер. Он не попросил твоего адреса. Наверное, потому, что писать письма ему было бы лень. Он вообще не был похож на человека, который в состоянии написать письмо.

Ночной поезд подошел к платформе задолго до отправления. В те времена спальный вагон был обычно тебе не по карману. Ты уселась на жесткое кресло, собираясь протрястись всю ночь в компании с крепкими тетками — обладательницами здоровенных сумок. В вагоне нашлось свободное купе, ты зашла в него, раскрыла книжку. Тут в коридоре стало заметно оживленнее. На платформе тоже прибавилось народу, а тем временем железо внизу уже начало свою горячую работу. Эти звуки веселыми не назовешь — какое-то натужное скрипение. Тебе не казалось, что поезд радуется своему бегу. Интересно, что он станет делать, если приказать: стоп, оставайся на месте?

Поезд медленно набирал ход, но в коридоре никак не могли угомониться — люди все еще не определились с местами. Некий мужчина — черты его лица свидетельствовали о пороке — открыл дверь твоего купе. Он посмотрел на тебя и изобразил любезную улыбку, но, как только она сошла, от него повеяло злодейством. Под левым глазом у него красовалась здоровенная рана. Наложенные на нее три шва были свежими. Ты сидела возле окна, мужчина расположился напротив. Он положил возле себя небольшой полиэтиленовый пакет. Никаких других вещей у него не оказалось. С самого начала ты сидела нога на ногу — теперь подобрала ноги, чтобы не мешать ему. Мужчина снова ухмыльнулся, оценил взглядом твои часы, джинсы, туфли, спросил вдруг: «Доллары есть?» Он говорил не по-русски, но ты точно знаешь, что это было одно из славянских наречий. Ты попыталась сделать вид, что не понимаешь вопроса, но было уже поздно — с твоих губ сорвалась ложь: долларов нет. Но он-то уже сообразил, что ты приехала из страны, где доллары есть. На запястье у него была наколка. Возможно, он сделал ее себе сам — уж слишком по-детски неумелым вышел якорь. Волосатые пальцы. Рубашка с открытым воротом, из которого торчит шерсть. Зато волосы на голове — жидкие. Он открыл свой пакет — в нос ударило чесноком. Мужчина достал завернутую в бумагу куриную ногу и протянул ее тебе. Сказал: на, ешь! Ты отказалась. Тогда он стал есть сам. Ел он очень деликатно и совершенно беззвучно. Закончив, открыл окно и выкинул косточки. Потом вытащил из пакета бутыль с водкой, протянул тебе. Ты отказалась, продолжая притворяться, что читаешь книжку. Мужчина запрокинул голову, заглотнул — половины как не бывало.

Тут пришел проводник вместе с мужчинами в форме. Ты протянула им билет и паспорт. Они же стали передавать друг другу твой паспорт, смеялись по-детски, обменивались шуточками. Однако твой попутчик предъявил только билет. Один из проверяющих стал задавать ему вопросы. Его интонация была начальственной, жесткой. После окончания допроса проводник и его сопровождающие покинули купе.

Мужчина перевел дух и сказал: «А у меня нет паспорта». Ты не знала, что ответить. Не дожидаясь тебя, мужчина изобразил удар ножом и добавил: «Вот так вот. Потому и паспорта у меня нет». Ты пребывала в сомнениях. Кто-то угрожал ему ножом и отнял паспорт? Или же он сам зарезал кого-то и именно потому полиция отобрала у него паспорт? Попутчик сделал добрый глоток и опустошил бутыль. Потом снова попытался состроить добродушную улыбку, но она вышла у него зловещей.