Книга Отчий сад - Мария Бушуева

О шикарной жизни подумал Лёня. О миллионном капитале. О журналисте Зорине, который показал ему, девятилетнему мальчику, по советскому телевидению замечательные лица американских мультимиллионеров.

Но Митя о психологических глубинах, сокрытых в семье Галкиных, не задумывался. У него не было мастерской, потому что мастерские давали в их городе только членам союза художников, где он пока не состоял. Бабушка, бедная его многострадальная бабушка, терпела все запахи и все неудобства.

Инесса недолгое время звонила ему и интересовалась, как у него с Риткой, но осторожничала и ситуацию не заостряла.

Ритке нравилось приезжать в дом к Мите без него и часами говорить о внуке с Юлией Николаевной. Иногда они открывали дверь его комнаты и на цыпочках, чтобы не дай-то бог чего-нибудь не отодвинуть, не пролить, не испортить, обходили её, с благоговением рассматривая его работы.

— Какая вы счастливая, Юлия Николаевна, — с любовной завистью шептала Рита. Старуха кивала головой, и слезы стояли в её серых светлых глазах. * * *

Между прочим, Наталья любила кошек. Она работала в поликлиннике участковым терапевтом и даже там, несмотря на ворчанье санитарок-уборщиц, пригрела рыженького котёнка.

Сергей тоже кошек любил, но считал, что на даче они ни к чему: и так баб вокруг хватает. Они даже ругнулись, когда Митя приволок пушистый клубочек и представил: Тяпа.

— Ты будешь кормить, да?! — возмутился Сергей.

— А что? — будто не понял Митя.

— Уноси туда, откуда принёс!

— Ну, Серёга, — возразила Наташа немного плаксиво,

— пусть останется, пусть! Но то было позавчера, а сегодня с котёнком возился Кирилл. Он лежал на резиновом матрасе, желтеющем меж травяных волн, а перед ним на блёклой фанере, точно на песчаном берегу, темнел нестроевой узор пластмассовых солдатиков; он туманно и равнодушно, как потерявший интерес к боям и парадам адмирал, поглядывал на них, а сам ласково и лениво теребил рыженького котёнка.

Он мельком отметил, что отец опять пьян. Тот вернулся с пляжа мокрый и раздражённый, рявкнул на сына, грохнул слегка помятым ковшом по металлическому баку, стоящему в углу на веранде, и хлобыстнул дверью так, что котёнок под кирилловой ладонью вздрогнул и сжался, как пугливое детское сердечко. Но Кирилл даже не повернул

головы. Отец — это неуправляемая часть действительности, совершенно бесполезно возражать, выяснять, в чём дело и в чём он, Кирилл, собственно провинился, нужно лишь принимать, не замечать и по возможности самому проскальзывать мимо отца в шапке-невидимке. Шапканевидимка

— это здорово, честное слово!

Самым мировым из семьи Ярославцевых Кирилл считал Митю. Правда, у деда где-то далеко позади гремел настоящий фронт, на который он ушел старшеклассником, и тускло белели пятна тундры, а у Наташи были такие симпатичные веснушки (Кирилл вполне трезво разглядывал свою порывистую молодую тётку), зато Митя просто был совсем не такой, как все. Он влёк, как терра инкогнита. Не переступая границ, наблюдая за взрослыми исподтишка, как за представителями иной цивилизации, Кирилл догадывался, что и Митю что-то отделяет от тех, остальных взрослых, как таинственный остров от привычного материка, и получалось, что это что-то, отделяющее Митю от остальных, можно было назвать водой. Но всё равно, какое зоне различия имя не дай — яснее не становилось. Возможно, Митя ещё не взрослый, нет, не так, Митя — не настоящий взрослый, ведь настоящие взрослые не рисуют, рисуют только дети. А всякие там родители и подобные им двуногие занимаются заурядными делами: зарабатывают деньги, ходят в гости друг к другу, там напиваются, песни орут или анекдоты травят, а наутро они ругают весь белый свет, особенно правительство и начальство; иногда взрослые рожают детей — это уж вообще последнее дело, умному в голову не придёт. Нет, Кирилл не желал вырастать. Скучно. Скажи, Мить, чего больше всего я хочу? Ты? Не догадаешься. Думаю, мой юный умный Кролик, ты больше всего мечтаешь о путешествиях, тебе бы такой небольшой космоходик и прошвырнуться по Вселенной, нет ли там какого космического Эльдорадо? А? Верно? И почему ты скрыл от почтенных родителей, что тебя вызывали к директору за то, что ты увёл почти весь класс… Не весь! Знаешь, эти противные отличники… с английского языка!?.. Я тоже,

кстати, всегда недолюбливал отличников. Но откуда ты в с ё знаешь?.. О! Не задавай, как говорят в народе, лишних вопросов. Если бы у тебя, Митя, была борода вон оттуда вот сюда и оттуда перетуда и обратно вот сюда, ты походил бы на колдуна! Хм. Гм.

Котёнок робко царапался. На Кирилла свалилась сухая шишка: ага, наверное, белка! Он посмотрел вверх: точно, серо-рыжая. Бела, бела! А вдруг белка — это совсем не белка, а дух огня? Ой, как же, как же, слово забыл. Дух лесного огня. Нет. Нет. Будто дух огня спит, а белки его сторожат. Сторожат его сон. Ага. Как же… как же… всётаки есть такое слово… Митя бы сейчас сказал: и ещё есть такая болезнь — склероз!.. Котёнок наконец выбрался изпод его локтя и, отряхнувшись, побежал по траве…

(В один прекрасный день Ритка поняла, что она хочет безумно — да, она, наверное, безумна! — родить от Мити сына.)

…И этот летний день окончился. И подошел к концу летний вечер. И наступила летняя ночь.

Уснул, утомленный преферансом, Антон Андреевич, заблокировав каналы связи берушами, приобретенными в аптеке номер семь неподалеку от кинотеатра «Космос». Где-то шарахался Сергей, выискивая очередную симпатюлечку. Лимпопо, лимпопо, жох! С книжкой в постели лежала Наталья, стараясь не шевелиться: ее обгоревшие плечики были щедро намазаны сметаной. Читала она «Тайну белого пятна» — детскую книженцию, обнаруженную среди пустых бутылок в шкафу на веранде. Кириллу снилось, что бродит он по зеленому лугу с большим желтым сачком, а у него и сачка такого никогда не было, если только давным-давно, в некотором царстве, некотором государстве забытого детства, и никого, никого вокруг, а луг уже такой зеленый, что уже будто и синий, и вдруг Кирилл чувствует, что оторвались его ступни от земли, повисли в воздухе, а тело его стало таким легким, просто удивительно, как ему хорошо…

Спал и Митя, левая рука его застывшим лунным потоком спадала к алебастровым узорам потертого коврика, растекшегося возле кровати, а правую руку Митя во сне как-то так странно изогнул, что если не приглядеться, ее вывернутая ладонь казалась тоже левой, и она серебристо светилась на бледно-синих холмах простыни. И вот Серега, волоча толстенькую рыбешку в свою комнату, на миг застыл, как рыболовный крючок, возле постели брата. Эге! В детстве, однако, Дмитрий был неловок, и напрасно широкоплечая спортсменка, племянница Юлии Николаевны, пыталась обучить его изысканной акробатической композиции — педагогические усилия тетки были слишком грубы, материал оказался слишком хрупок — и порадовать старуху еще одной сверкающей гранью дарований внучка не удалось. Правда, вскоре Митя научился уверенно играть в шахматы, шашки и поддавки. Широкоплечая тетка умела только побеждать и, обставляя порой племянника на шахматной доске, регулярно проигрывала ему в поддавки. Не тогда ли зародилась в нем странная тяга к игре с подтекстом — игре, в которой блестящий проигрыш оборачивается тайным выигрышем, а к настоящей победе — победе ищущего духа — приводит цепь мнимых поражений!