Книга Пожалуйста, позаботься о маме - Кун-Суук Шин

Положив в пакет экземпляры своей книги, переведенной на язык слепых, ты простилась с людьми из Библиотеки Брайля. До самолета у тебя оставалось в запасе еще два часа. Ты вспомнила, как стояла за кафедрой, таращилась в окно, отводя взгляд от незрячих глаз, и разглядывала гавань, испещренную крошечными суденышками. И ты подумала, что если здесь есть море, значит, должен быть и рыбный базар. Ты поймала такси и поехала туда. Тебе нравилось посещать базары в незнакомых местах, и ты никогда не отказывала себе в этом удовольствии, едва выдавалась свободная минутка. Даже в будний день на базаре жизнь била ключом. При входе на базар ты заметила двоих мужчин, которые разделывали огромную рыбину. Ты поинтересовалась, не тунец ли это, но торговец сообщил, что это океанская солнечная рыба. Это напомнило тебе о героине одной книги, название которой ты не могла сразу вспомнить. Девушка родом из небольшого приморского городка, перебравшись в большой город, ездила взглянуть на огромный аквариум всякий раз, когда в ее жизни возникали проблемы, и разговаривала с океанской солнечной рыбой, живущей в этом аквариуме. Она жаловалась, что ее мать забрала все ее сбережения и сбежала с молодым мужчиной в другой город, но под конец признавалась, что скучает по маме и что солнечная рыба — единственное живое существо, которому она может рассказать об этом. Ты вдруг подумала, а вдруг это та самая рыба. Решив, что для рыбы подобное имя звучит несколько странновато, ты переспросила:

— Ее на самом деле называют океанской солнечной рыбой?

И торговец ответил:

— Мы еще зовем ее Мола мола!

Как только ты услышала эти слова, напряжение, сковывавшее тебя в библиотеке, вдруг бесследно исчезло, словно рассеялось в воздухе. Почему ты вдруг подумала о маме, бродя среди разнообразия морепродуктов, которые здесь стоили намного дешевле, чем в Сеуле: живых осьминогов, с головами больше человеческой, свежих морских ушек, лепидопов[2], макрели и крабов? Неужели именно океанская солнечная рыба навеяла тебе мысль о маме на этом рыбном базаре? Заставила тебя вспомнить, как вы вместе с мамой чистили у колодца ската? Ты ясно видела мамины замерзшие руки, счищающие коричневатый налет, приставший к чешуе. Ты остановилась около лавочки, с потолка которой свисал огромный вареный осьминог размером с туловище ребенка, и купила живого осьминога за 15 тысяч вон. Заодно ты приобрела несколько морских ушек, которые были выращены на ферме. Когда ты обмолвилась, что едешь в Сеул, торговец предложил поместить покупки в переносной холодильник за дополнительную пару тысяч вон. Выйдя с рыбного базара, ты поняла, что до самолета остается еще уйма времени. Держа в одной руке пакет с книгами, а в другой — сумку-холодильник, ты втиснулась в такси и попросила водителя отвезти тебя на пляж, до которого оказалось не более пяти минут езды. Ноябрьский пляж был пустынен, если не считать двух уединившихся влюбленных парочек. Он показался тебе огромным. Идя к воде, ты пару раз поскользнулась и едва не упала. Усевшись на песок, ты некоторое время вглядывалась в морской простор. Оторвавшись от завораживающей картины, ты медленно обернулась и окинула взглядом жилые дома и магазины, которые отделяла от пляжа лишь полоска шоссе. Тебе пришло в голову, что жители этих домов жаркими летними ночами могут наслаждаться купанием в океане и, возвращаясь в свои квартиры, принимать прохладный душ. Машинально достав из пакета один из томов своей книги, ты наугад раскрыла ее. Белые точки на страницах засверкали в лучах яркого солнца.

Водя пальцем по недоступному твоему пониманию шрифту Брайля, искрящемуся на солнце, ты вспоминала, кто научил тебя читать. Это был твой второй брат. Обычно вы устраивались на кушетке в старом доме. А мама сидела рядом. Тихий и добрый мальчик, он причинял родителям меньше всего беспокойства. Он не мог ослушаться маму, велевшую ему учить тебя грамоте и арифметике, и со скучающим видом бесчисленное множество раз заставлял тебя писать буквы и цифры. Ты пыталась писать левой рукой, и каждый раз брат ударял тебя по ладони бамбуковой линейкой, заставляя переложить карандаш в правую руку. Он послушно выполнял мамины строгие указания. И хотя ты от рождения была левшой, мама убеждала тебя, что в жизни не избежать проблем, если ты не избавишься от этой привычки. Когда ты левой рукой пересыпала рис, мама отнимала у тебя совок и перекладывала его в правую руку, а если ты продолжала настаивать на своем, она выхватывала совок и шлепала тебя по руке, приговаривая: «Почему ты не слушаешься?» Твоя левая рука опухала и болела. Но, несмотря на это, когда брат отвлекался и забывал следить за тобой, ты молниеносно перекладывала карандаш в левую руку и один за другим рисовала два круга, которые должны были изображать цифру 8. А затем карандаш так же стремительно перемещался в правую руку. Брат, едва увидев эту «восьмерку», раскрывал обман и заставлял тебя раскрыть ладони, чтобы шлепнуть по ним линейкой. Брат учил тебя читать, а мама наблюдала за вами, примостившись рядом, штопая носки или очищая чеснок. Когда ты научилась писать твое и мамино имена и, запинаясь, понемногу начала читать книги, мамино лицо расцвело, подобно цветку мяты. Лицо, похожее на таинственный шрифт Брайля, недоступный твоему пониманию.

Глубоко погрузившись в воспоминания, ты неохотно поднялась и направилась к шоссе, забыв стряхнуть с одежды налипший морской песок. Совершенно неожиданно для самой себя ты решила не лететь в Сеул, а вместо этого добраться на такси до Тайхона, а оттуда сесть на поезд в Чонгап. Ты была не в силах справиться с навязчивой мыслью, что уже почти полгода не видела маминого лица.

Ты вспоминаешь свою классную комнату из далекого прошлого.

Это был тот день, когда человек шестьдесят учеников писали заявления о поступлении в среднюю школу. Если бы ты не успела в тот день подать заявление, тебя не приняли бы. Ты оказалась одной из тех, кто не подготовил заявление. В тот момент ты не совсем понимала, чем грозит твое непоступление в среднюю школу. Вместо этого тебя мучило чувство вины.

Накануне вечером мама кричала на отца, который лежал больной в постели:

— Мы бедняки, и как же эта девочка сможет выжить в нашем жестоком мире, если мы не отправим ее в школу? — Отец поднялся с кровати и вышел из дому, а мама схватила табуретку и в отчаянии швырнула ее во двор. — Для чего нужно хозяйство, если ты не можешь отправить детей в школу?

Тебе очень хотелось, чтобы она успокоилась, ведь ты ничего не имела против того, чтобы не ходить в школу. Но, выбросив табуретку, мама не успокоилась. Она распахнула дверцу подвала и изо всех сил хлопнула ею, а затем сорвала с веревки белье, скомкала и швырнула на землю. Затем она направилась к колодцу, за которым испуганно съежилась ты, сорвала с головы платок и сунула тебе под нос.

— Высморкайся, — приказала она.

Ты ощутила сильный запах пота, исходивший от маминого платка. Ты не хотела сморкаться, особенно в этот противный платок. Но мама продолжала требовать, чтобы ты как следует в него высморкалась. Когда ты заколебалась, она сказала, что так тебе удастся избежать слез. Ты молча стояла, глядя на маму глазами, полными слез. Требуя, чтобы ты высморкалась, она будто хотела сказать тебе: «Не плачь». Не в силах противостоять ей, ты высморкалась в платок, и запах пота растворился.