Книга Звук воды - Юкио Мисима

Все прошли в просторную комнату, широкие окна которой выходили на проспект. Стены были увешаны разноцветными плакатами. Часть плакатов была разложена на большом столе в центре комнаты. Было удивительно узнать, что маленькие дети могут так ловко сочинять льстивые лозунги. На одном из плакатов была нарисована мама-курица, которая объясняла своим цыпляткам, как правильно накапливать зернышки. На другом — копилка, наполненная до краев, весело прыгала через скакалку, а неделями «не кормленная» копилка-бродяга спала в парке на скамейке.

— Отличное цветовое решение, хотя сам по себе рисунок довольно ординарный, — сказал живописец Асаяма.

Высокопоставленные люди шли гуськом за живописцем. Тот коснулся плаката пухлым пальцем, потом немного отошел, чтобы взглянуть на него издалека. Проспект за окном лежал в лучах яркого, уже февральского солнца. Замначальника департамента украдкой, очень изящно, зевнул.

— А вот это — просто отлично! Никаких вымученных смыслов, умелая игра цветом! Так, посмотрим. Девочка, девять лет. Должен заметить, что девочки гораздо способней мальчиков.

Держа сцепленные замком руки за спиной, все потихоньку собрались вокруг плаката. На рисунке была изображена залитая солнцем открытая веранда частного дома. Рисовать людей — нелегкая задача, но автор достойно вышел из затруднительного положения: на веранде, с которой открывался вид на большую цветочную клумбу, никого не было, только стояли стулья всех членов семейства. На папином стуле лежали газета и очки, на мамином — незаконченное вязание, на детских стульях — книжка с картинками и кукла. Как будто все семейство только что встало и по какому-то делу ушло в дом. Наверное, скрытый смысл плаката заключался в том, что если старательно откладывать деньги, то можно обеспечить себе такую вот счастливую семейную жизнь.

Кадзуо посмотрел, на табличку с именем и вздрогнул.

Там было написано: «Ученица второго класса Фусако Тохата».

Отбор плакатов продолжался до самого вечера. В зале для почетных гостей, там, где висела огромная люстра, для всех членов жюри сервировали ужин в европейском стиле. Перед тем как резать фрукты, Кадзуо по ошибке смочил руки в чаше для омовения пальцев.

Он очень устал. Утром спал дольше обычного, торопился, чтобы вовремя выйти из дому, и в итоге не успел побриться. Суббота и опять дождь. Он провел рукою по щекам и подбородку. Жесткие волосы, словно сговорившись, ночью незаметно выросли все как один и превратились в неряшливую щетину.

В отделе было темно и холодно. Начальник уехал в командировку, и все пришло в запустение. И значит, если получить разрешение, то можно со спокойной совестью пойти в министерскую парикмахерскую. А в парикмахерской можно с чистой совестью убить время. Здешний профсоюз официально провозглашал важность прибытия на службу в целости и сохранности и своевременного ухода с нее. Получалось, что лень в некоторых своих проявлениях связана с понятием социальной морали.

Кадзуо отпросился у ответственного и пошел бриться в парикмахерскую. Он был там всего неделю назад, поэтому парикмахер, завидев его, немного удивился. Кадзуо издалека демонстративно почесал подбородок. Парикмахер, не переставая работать ножницами, кивнул. Кадзуо успокоился и сел на краешек стула в, как всегда, людной комнате ожидания. Перед ним в очереди было еще пятеро.

Ему очень нравилось здесь. И чем больше людей было перед ним в очереди, тем больше нравилось ему это место. Во-первых, яркий свет. Здесь безжалостно жгут электричество, которое к тому же отражается в трех больших зеркалах. Потом спиртовой запах тоника для волос. Запах мыла и снежный запах карболки. Немного погрев руки над хибати[4], он расслабленно откинулся на спинку стула.

На стуле лежал развлекательный журнал, грязноватые углы его страниц закручивались, как лепестки искусственных цветов. В ожидании своей очереди Кадзуо прочел журнал от начала до конца. Под фотографией популярной певицы, облаченной в сценический костюм, были напечатаны слова ее лирической песни. Киноактеры без конца заводили романы, писатели писали эротические повести и публиковали их по частям.

«Быть популярным тоже совсем неплохо, — подумал Кадзуо. — Со спокойной совестью получаешь прибыль от беспорядка. И никакого тебе вреда». Он вдруг представил себя в виде поп-певца. Костюм матроса, грим, фатоватый вид. Эта фантазия подхлестнула его. У всех людей есть идиотическая склонность к пению. Наверное, пение — это то, что предотвращает затвердевание нашей внутренней субстанции. И мы полностью растворяемся в этом порыве. Но раз так, то больше нет необходимости сохранять человеческую форму — застывшее, грубое тело, сделанное из костей, мяса, крови и внутренних органов. И в этом-то вся и проблема.

Он попробовал запеть. Но, приоткрыв рот, остался безмолвным.

«…Ах как светло на платформе».

«…Не забыть мне, не забыть».

«…Яблочко, я так тебя понимаю».

Зеркало на мгновенье затопила белая, сияющая материя. В кресло сел следующий клиент. Кадзуо физически ощутил, что жесткая щетина на его щеках заперта в границы его тела. Если бы не это, он бы, наверное, запел. Он бы полетел. Сделался бы текучим и проник в самую узкую щель. Разъединил бы звенья реальности.

Это как заклинание. Ну хоть бы строчку пропеть:

«Ночная грусть. Я вспоминаю о тебе…» — или:

«В груди вот-вот угаснет юности искра…» — или что-нибудь такое, в стиле якудзы.

Кадзуо сидел перед зеркалом. Он был гладко выбрит. И ему было предельно ясно, что это гладкое лицо ни в коем случае не запоет.

Фусако вырвала из рук Кадзуо портфель и со всех ног побежала в столовую. В столовой было тепло.

— Ой, как здорово! Как здорово! — сказала Фусако.— Мне уже так надоело обедать одной!

— Твой плакат занял третье место.

— Здорово! А как вы узнали?

— Потому что я проводил отбор.

— Отбор?

— Я ставил оценки.

Фусако, похоже, не совсем поняла, о чем он говорит, и замолчала. Ну и пусть не понимает. Кадзуо не видел нужды в более подробном объяснении. Он сердился на нее за то, что она нарисовала этот плакат.

— Почему ты нарисовала этот плакат?

— Ну, учитель сказал.

— Я не про то. Почему такую картинку?

— А-а, картинку. Я просто срисовала рисунок из американской книжки.

Но Кадзуо уже не мог остановиться и прекратить допрос. Ну как может девочка девяти лет понимать, какой именно рисунок подходит для рекламы накопительных программ?

— Ну и где там накопительные программы?

— Так вы не поняли? И я тоже не поняла. Но учителю очень понравилось, и он меня долго хвалил.

— Ты честно ничего не поняла? Просто взяла и срисовала?