Книга Пророчество Корана - Хесус Маэсо де ла Торре

Он намазал гусиное перо оливковым маслом и, решительно приоткрыв рот умирающей, просунул его между зубов, но та почти не реагировала на эти манипуляции. Яго еще более огорчился и сказал:

— Придется ждать рвотного. Масло уже бесполезно.

Яго несколько раз взбалтывал жидкость, остававшуюся в другом бокале, не замечая ничего подозрительного. Вылил и ее в горшок и сунул руку в бокал. Пошевелил пальцами, удовлетворенно кивнул головой и наконец с трудом ухватил и вытащил что-то. Раскрыл ладонь и продемонстрировал аристократу черный пористый камешек. Тот взглядом попросил объяснений.

— Монсеньор, то, что вы сейчас видите на моей ладони, называется камень кере, он часто применяется при отравлениях и ворожбе, когда хотят довести дело до верного конца. Несомненна злая воля того, кто совершил это преступление.

— Черная магия и ворожба в моем окружении? Святое распятие! Немыслимо! — с изумлением воскликнул идальго. — Я расследую это сатанинское дело до конца, виновник мне дорого заплатит, клянусь на Евангелии.

Неизвестный был сильно удручен, его лицо выражало безудержный гнев. В напряженном ожидании он бросал на врача нетерпеливые взгляды, хотя между обоими мужчинами быстро установилось взаимопонимание, они оба, пусть и по разным причинам, пребывали в подавленном состоянии. Яго между делом окидывал взглядом дорогую обстановку помещения, оценивая обилие украшений и шелков из Зедана, и с беспокойством следил за судорожными движениями больной. Было очевидно, что случившееся потрясло кабальеро, в волнении он метался по комнате, словно одержимый. Наконец остановился и умоляющим тоном произнес:

— Вы уже имеете в округе добрую славу. Спасите ее, и вам это зачтется, обещаю. Я боготворю эту беззащитную голубку, она занимает драгоценное место в моих чувствах.

— Всякое зло имеет свой инструментарий, сеньор, и в данном случае можно точно сказать, что средство, которое я собираюсь применить, доказало свою действенность. В Академии Гиппократа в Салерно мне открыл его мой хороший друг Бен Халиб, мусульманин, который проходил тот же курс обучения. Сейчас попробуем, надеюсь, что удастся перебить действие яда до того, как он проникнет в жизненно важные органы.

— Богу это угодно, пусть он ведет вашу руку, — перекрестил его незнакомец.

— Пока больная находится под влиянием черной желчи, отсюда и недостаток жизненных сил. С рвотным средством вернется желтая желчь и восстановится равновесие и присутствие духа, — обнадежил его медик.

Послышались шаги, оживление в коридорах, и в дверях появился помощник. В ладонях он сжимал колбу, в которой колыхалась янтарная жидкость. Яго, не теряя времени, приподнял голову девушки, тихонько приоткрыл ей рот, куда капля за каплей влил эликсир, который та была не в состоянии глотать. Черты ее померкшего лица исказились, но хотя и со слабыми стонами, ей пришлось принять в себя содержимое пузырька до последней капли. Потом она погрузилась в глубокий сон, началось сильное потоотделение, подушка и рубаха стали мокрыми. Лекарь осторожно вытирал ей лоб, с мучительным беспокойством понимая, что эта болезненная слабость вовсе не означает, что кризис прошел и наступает облегчение. Потом он сказал кабальеро, который все это время шептал молитвы, стоя на коленях у кровати:

— Сеньор, подождем, пока монастырский колокол ударит к вечерне. Если до этого часа ей не станет лучше, вам останется уповать только на Бога.

Идальго кивнул и молча опустился в кресло. В тягостном ожидании время двигалось на удивление медленно, и Яго размышлял о том, что его первое врачебное дело деликатного свойства грозило закончиться фиаско. От светильников поднимался дымок, навевавший недобрые предчувствия, и двое мужчин впивались тревожными глазами в больную, которая не подавала почти никаких признаков жизни, пребывая между сном и агонией.

Внезапно неподвижное спокойствие ночи прорезал колокольный звон монастырской обители, канонические переливы четко слышались в спальне, что угнетающе действовало на целителя и идальго, пока эти звуки не рассеялись в тишине. В безмолвии они подождали еще некоторое время, напрасно ожидая чуда. Наконец Яго развел руками в знак смирения:

— Сеньор, нам остается лишь молиться, и, наверное, вам следует позвать священника для святого причастия. — Его слова были тяжелы, как могильные плиты, что повергло кабальеро в глубокое отчаяние.

Неожиданно медик вскинулся, заслышав еле уловимый вдох. У умирающей задергались веки, стала заметна дрожь в груди. Судорожные движения тронули бессильные руки и ноги, в неподвижной тиши алькова послышался жалобный стон. Похоже, сила яда начала отступать перед лечебным снадобьем. Яго помог женщине приподняться, ее скорчила судорога, и изо рта полилась зеленая жидкость сильного едкого запаха, освободив желудок, забрызгав постельное покрывало и камзол лекаря.

— Рвотное сработало, сеньор, ее внутренности прочищаются.

Из нее, бессильной, еще выходила желчная пена, а из глаз хлынули слезы облегчения. Они текли по ее щекам цвета эфиопского эбенового дерева. В этот момент ее веки приподнялись, глаза оказались прекрасного зеленого цвета, будто две жемчужины, обрызганные росой. Яго не верил своим глазам. Это было настоящее чудо: она все дальше отходила от гибельной роковой черты, ее дыхание все более и более восстанавливалось. Она часто моргала, кожа медленно принимала нормальный оттенок. Аристократ с нежностью провел рукой по ее лбу, поправил покрывало и, признательно покивав лекарю, направился к двери, чтобы позвать прислугу.

Яго произнес слова молитвы и вдруг заметил в разжатой руке больной смятый листок бумаги, пропитанный потом, которого раньше не было видно; не зная почему, будто его могли застигнуть за чем-то предосудительным, он спрятал листок за обшлаг своего камзола.

— Вам удалось это сделать. Благодарю, — сказал дворянин, вернувшись к постели.

— Опасности уже нет, потому что яд весь вышел, — удовлетворенно констатировал Яго. — Теперь нужен отдых и уход, через несколько недель она должна полностью выздороветь. Тем не менее необходимо наблюдение лекаря.

— Так и сделаем, — заверил тот. — Как вас величать?

— Яго Фортун, монсеньор, — ответил медик кратко.

— Вы кабальеро, господин Яго? Непохоже, чтобы вы были низкого происхождения, — продолжал расспрашивать идальго, рискуя задеть его достоинство.

— Все мои предки христиане, а отец был капитаном на службе у короля Арагона.

— Позвольте, мастер Яго, в знак благодарности вручить вам это, — сказал аристократ и извлек из своего кармана семь золотых монет.

Выражение его лица резко изменилось, что еще более смутило удивленного медика. Выдержав паузу, дворянин сказал непререкаемым тоном:

— Тем не менее, господин Яго, я должен вас настоятельно просить забыть об этом происшествии и никому не говорить о том, что вы здесь видели, если хоть сколько-нибудь цените свою жизнь. Извините мой суровый тон, но необходимо, чтобы вы знали это. Дело касается интересов королевства, в которые я не могу вас посвящать, вы уж извините.